Когда-то этот дневник был островком спасения маленькой девочки. Но девочка выросла и всё меняется в этой жизни. Так, поменялась она сама. Всё началось в сотый раз заново, с нового листа. Привет, мой дорогой читатель, я буду твоим другом и поведу тебя в самые прекрасные из миров...
Ночное небо уже покрылось звёздами, свет которых только достигал этой планеты, хотя самих звёзд уже давно не было. Альф сидел на мысу горы, держа в руках маленький белый цветок. В его огромных мускулистых руках он казался таким хрупким, но таким защищённым, поскольку Альф нежно придерживал головку цветка указательным пальцем. Аромат, который источало это белоснежное растение, был нежным и ненавязчивым, он был сладок и приятен. Альф вдохнул поглубже в тот момент, как ветер начал теребить его длинные и густые чёрные волосы. Светящаяся пыльца цветка полетела по ветру. Не смотря на то, что на глазах Альфа была тонкая, но плотная, чёрная повязка, он видел всё, что его окружало: падающие кометы, ночной лес в холодной зелёно-синей дымке тумана, реку, извивающуюся в долине, которая находилась у подножия горы. Уголки губ Альфа были опущены вниз, его охватила тоска. Тоска по той, кого уже нет в живых. Единственное, что осталось - это белой цветок. "Пообещай мне, когда увидишь белый цветок, ты вспомнишь обо мне", - говорила возлюбленная Альфу, когда они первый раз увидели это прекрасное растение, что сейчас демон держал в руке. Белоснежная пыльца с ветром пролетала сквозь растерзанные крылья Альфа, застревая в черных перьях и рисуя на них своё звёздное небо. Демон вздохнул. Тоска по любимой охватывала всё его могучее и крепкое тело каждую ночь. Каждую ночь Альф приходил на этот мыс, садился на край и смотрел на пейзаж, который открывался ему с высоты. Потом демон опускал голову и, аккуратно держа белоснежный цветок, каждую ночь разговаривал с той, кого уже давно не было с ним. читать дальше
1. Мужик был пьян 2. Он проспорил друзьям 3. Мужик дрессировщик 4. Это его трофей, что хочет, то и делает 5. Медведь плюшевый 6. Он как Маугли, только медведь 7. Он и есть Маугли, а медведь Балу 8. Вместе теплее 9. Медведь его домашнее животное 10. Иногда подкармливает медведя, а тот ночует на его туристической базе 11. Медведь телохранитель 12. Мужик продал душу медведю за балалайку 13. Эта парочка из деревни дураков 14. Потому что это самый страшный сон американца 15. Устали во время охоты бегать друг за другом и решили прикорнуть 16. Бутылка водки конектинг пипл 17. Медведь его любовник
Огромное чудовище, с тремя когтями словно лезвия ножей на двух его паучьих лапах, смотрело на меня своими желтыми светящимися огоньками с вселенской грустью. Его рык медленно затих, когда я протянула к нему руки и коснулась холодной челюсти, из которой торчали острые зубы в два ряда и длинные клыки. У этой твари не было ног, она была похожа на дитя василиска и дракона, которое мутировало из-за каких-то своих внутренних переживаний. Огромные шипы на спине монстра могли с лёгкостью проткнуть моё хрупкое девичье тело. Мы долго стояли в этой сырой и пустой пещере. Мои крылья, что были вшиты и срощенны с позвоночником, совсем порвались после падения в эту тёмную дыру, где я встретила этого незнакомца. Все в паутине и какой-то слизи, крылья зацепились за камни и ветки. Я была парализована в движениях и не могла выбраться. От моей одежды практически ничего не осталось. Только лёгкий полупрозрачный шифон юбки. Ему было страшно не меньше, чем мне. По началу он с рыком быстро подполз ко мне, всем своим видом угрожая моей жизни. Душа ушла в пятки, сердце замерло, а я окаменела от ужаса. Тихо сглотнув, я закрыла глаза, готовясь к своей участи. Он приблизился и вдохнул мой запах, после чего наклонился ко мне, постепенно успокаиваясь. Что его остановило?.. Я медленно открыла глаза и протянула к нему дрожащие руки. В висках было слышно бешено бьющееся сердце, которое, казалось, вот-вот выпрыгнет от страха. Он подвинулся ещё ближе, чтобы я могла его погладить. Монстр начал напоминать мне кота, который просит ласки у хозяев. Я улыбнулась, постепенно успокаиваясь. Моё дыхание восстанавливалось. Когда я увидела его глаза, мне стало так жаль его и так больно. Мне хотелось помочь этому чудовищу. Его вид словно нож медленно пробирался в моё сердце стальной прохладой. А его челюсть, не покрытая кожей, улыбалась мне, что ещё сильнее заставляло моё сердце сжиматься от боли. Тихо, ненавязчиво, не спеша, я поглаживала зверя, успокаивала его страх и гнев, которые породила в нём эта пещера. Так мы простояли около часа. читать дальше
Мы с Сарой лежали на траве в тени старого дуба. На улице полуденная жара и стрекотание кузнечиков. По обычаю мы смотрели на облака и представляли себя философами. Показывая на то или иное облако, мы рассуждали на что оно похоже, после этого тема разговора переходила на тот объект, на который было похоже облако. Так и в этот раз. Над нами проплывало небольшое пушистое облачко, напоминающее сердце, которое рисуют дети. Мы обе заметили его и одновременно показали на это чудо природы: - Сердце! - вместе воскликнули мы и засмеялись. - Я помню, как Джим прислал тебе открытку на четырнадцатое февраля в виде сердечка, - начала Сара, хихикая. - Да, - выдохнула я. - Я тоже это помню, ты тогда ещё жутко приревновала меня к нему и просила с ним не общаться. - Ха-ха, помню-помню. Я тогда ещё закатила истерику и порвала его валентинку. Ты была очень зла на меня и не разговаривала со мной целую неделю! Тогда это казалось вечностью. - Ну, - пожала плечами я, - я же не знала, что ты меня любишь так сильно. Мы были в девятом классе. - Самое время гормонов, я тебе скажу, - Сара повернулась ко мне и легла на бок. Она аккуратно провела пальчиками по моей щеке, после чего чмокнула в край губ. Я закрыла глаза, греясь на солнышке, которое постепенно выводило нас из-под тени дерева. Сара села и посмотрела прямо, вдаль. За полем, где мы отдыхали, была небольшая деревушка, где наши родители собирались во время отпуска у бабушек и дедушек. Нас, как обычно брали с собой. Мы с Сарой дружим с самого детства, а потом эта дружба переросла в любовь. Я долго не могла понять, как может такое быть и долго отрицала происходящее, но чувства взяли вверх. После небольшой паузы, Сара снова заговорила. - Как думаешь, что находится за горизонтом? - В смысле? - Ну, совсем за горизонтом. Представь, что земля плоская. Был бы край, был бы горизонт, - на этих словах я открыла глаза. - Допустим. - Как думаешь, что было бы за этим горизонтом? - Ничего? - предположила я, пожав плечами. - Я никогда не задумывалась над этим. Возможно просторы космоса или бескрайнее небо. - А если там правда ничего нет? - Сара повернулась ко мне. - И мы здесь совсем одни... Знать наверняка мы всё равно не можем. - Я могу сказать точно, что рядом с нами никого сейчас нет, и нам не надо притворяться, - решила разрядить обстановку я. Сара улыбнулась и обняла меня. Мы скрывали то, что стали парой. Мы встречались и спали тайком, когда никто не видит и не слышит. Мы любили друг друга так, как никто никогда не любил. По крайней мере, нам так казалось. - Пообещай мне, что мы обязательно узнаем, что находится там, за горизонтом, - мы сопрекоснулись лбами, а после был нежный и долгий поцелуй.
Сейчас я стою на краю и смотрю вдаль. После катастрофы на Земле, мы переселились на кольца Сатурна. Я стою как раз на краю и гляжу вдаль. Мы добрались до горизонта. Впереди пустой и холодный космос, где-то ещё летают кометы, видно оставшиеся несколько планет. Я достала сигарету и закурила. Сары давно уже не было со мной, но, я каждый день прихожу на край колец и рассказываю ей, что находится за горизонтом.
Спустя полчаса допроса несчастного французского туриста о том, откуда он и с какой целью приехал, два полицейских решили допросить мужчину о том, что случилось в тот день и что он видел. - Ах, месье, - воскликнул француз и схватил полицейского за рукав. - Ах, месье! Я скажу вам де тре ампортан! Бедная мадам! С'э мадам! Как так можно вести себя с мадам?! С'э анкроябль! Глаза мужчины были широко раскрыты, тонкие губы искривлены в ужасе. Француз, в силу своей эмоциональности, размахивал руками, пытаясь тем самым объяснить те слова,которые не знал, как звучат на русском языке. Турист достал из кармана маленький белый платочек из хлопка и аккуратно вытер лоб дрожащей от волнения рукой. - Когда я алле Арбат, мне пригляделся ан бутик, где я купиль этот сувьенир, - прокортавил француз, достав из своей мужской кожаной сумки матрёшку и пару магнитиков с видами Москвы, - После я манж в ан кафе на улице. Я видель, как дё месьё очень долго стояли возле лэ бутик и что-то парле руси. Ви же понимаете, что мы французы жур де ланч э я никуда не спешиль. К дё месье присоединился... - мужчина цокнул языком и показал три пальца, прищурившись и вспоминая слово. - Три, - кивнул полицейский, сложив руки на груди. - Так, что потом? - Потом я смотрель, как дё месье антре дан ле бутик э три остался на улице. Через минут дё месье вышли с дё пош а руки. Ун буффан мадам бежала на улицу и кричала тре брюамон, что ле жан вокруг обернулись на неё. Мадам бежала за три месьё авек де мон: "Полиция! Кража! Вызывайте полицию!" - при бурном описании происшествий, француз вскочил и взмахнул руками. - Я бежаль помогать сэ мадам и нашёль ан полисьен, парле кража и бежаль обратно к мадам. Лицо сэ фам бланж - турист показывал одним пальцем на лицо, вторым на цвет бумаги, лежавшей на столе в комнате допроса, - Я ей предлагаль д'о. Мадам сел на землю э плакаль. Я успокаиваль. Пьуи алле ви и забрали меня. - Хорошо, - с облегчением выдохнул один из полицейских и поправил фуражку. - Вы помните, как они выглядели? Одежда? - мужчина в форме показал на пиджак. - О, уи. Ун месье быль ба, - француз показал примерный невысокий рост. Второй полицейский пробубнил что-то себе под нос и записал. - Д'ётр тель, - мужчина показал пару ростом повыше. - Одьежда... Нуар у три месьё. Ле ба а куртка из кожа. Л'ётр а шапка... Ах! Три месье а монтр брасле, - мужчина показал свои наручные часы. - Мда, - снова выдохнул полицейский, который задавал вопросы и посмотрел на своего товарища, который записывал всё, что сказал французский турист. - Не густо, конечно... Ладно, увидите. Спасибо Жиром. - Месье, авек плезир, - француз пожал руку полицейскому и лучезарно улыбнулся, прощаясь с мужчинами в погонах, - Когда я буду нужен, звонить сюда. Жиром положил свою визитку на стол и, взяв свою сумку поспешно вышел из кабинета.
Джек шёл по узкой улочке Тартуги, опираясь о ближайшую к его руке стену. В глазах всё немного плыло, а каждый поворот головы замедлял любое действие. Уши немного заложило, поэтому капитан говорил громче, чем обычно. "Немного перебрал", - пробормотал он, широко открыв, а после сузив глаза, пытаясь как-то сфокусировать своё зрение. Джек поднял голову, резко остановившись и пошатнувшись. С секунду подумав, он поднял указательный палец вверх и прохрипел вслух: "Но ведь рома много не бывает!" - а затем пошёл дальше. Капитан вышел на небольшую улочку, которая далее шла развилкой. Джек, недолго думая и смотря то на одну дорогу, то на другу, приложил указательные пальцы рук к губам. Он громко промычал и показал на одну из дорог сложенными вместе руками: "Туда". Стараясь идти точно по одной линии, мужчина покачивался из стороны в сторону, пытаясь сдержать равновесие при этом активно размахивая руками. - Порт... - откашлялся пират и пригубил фляжку. - Где-то тут... Медленно вырисовывая змейку своей походкой, Джек Воробей вышел на длинную широкую улицу близ порта и окинул взглядом ночное море. Луна отбрасывала тени на корабли и причалы, дома, что стояли в ряд с тавернами на берегу. Вся ночная красота заключалась в неизвестности предметов - ты можешь определить их только по силуэту. Пьяный капитан слишком хорошо знал эту местность и ему не требовалась дополнительная помощь в поиске той или иной забегаловки или человека. Наконец дойдя до покосившегося сарая недалеко от одной из таверн, Джек распахнул хилые двери и завалился с рыком внутрь. - Гиббс! - громко позвал он в темноту. - Гиббс, чёрт тебя побери! Выдохнув с хриплым "ой", капитан снова попытался приглядеться в темноте, ища своего помощника. В углу сарая, рядом с двумя свиньями, спал Гиббс, храпя так, что казалось, будто наступила гроза. Джек подошёл к спящему пирату и пнул его, ещё раз громко позвав: - Гиббс! - А?! Что?! - очнулся старпом. - Гиббс! - капитан слегка наклонился, но, почувствовав, что вот-вот упадёт, он выпрямился. - Гиббс, это я. - Джек? - пират прищурился, стараясь разглядеть своего капитана. - Гиббс, нам нужен корабль! - Джек, ты сошёл с ума! Зачем тебе корабль в такой час? - Это срочно, Гиббс! Делай что должен, а я достану ром. С этими словами Джек более ровной походкой вышел из сарая. Гиббс потёр глаза и вздохнул. Он медленно встал и поплёлся к порту, где стояли суда. Найдя более-менее подходящий корабль, Гиббс отправился в таверну, где собрал всю команду, которая отдыхала среди проституток и льющегося рекой алкоголя. Через час команда стояла в сборе на чужом корабле, охрана которого была выброшена за борт. Судно было готово к отправлению. Гиббс снова зашёл в таверну, ища капитана. Джек сидел между двумя девушками, которые хихикали и ласкали мужчину то словами, то руками. Пыхтя, старпом пробрался через пьяниц и моряков к своему начальнику. - Корабль готов, команда в сборе, капитан. - Корабль? - вскинул брови Джек. - Какой корабль? - Ты же сам ввалился ко мне и сказал, что тебе нужен этот чёртов корабль прямо сейчас! - Ах, да, корабль... Так, дамы, - протянул Воробей и улыбнулся, поцеловав грудь одной из девушек, - вашему капитану пора покинуть это захолустное место и отправиться на встречу приключениям. Кряхтя Джек выбрался из объятий проституток и, раскланившись, вышел со своим помощником из душной таверны. - Так зачем нам корабль, Джек? - поинтересовался после недолгого молчания Гиббс, когда подходил к кораблю. - Пират не может сидеть долго на одном месте, - Джек оценивающее окинул взглядом судно и одобрительно цокнул, - Чертовка. Молодец, Гиббс. Ты делаешь то, что должен и делаешь это хорошо. - Э, спасибо, Джек. Ну, а что дальше? - А дальше... - капитан запрыгнул на борт и повысил голос, чтобы его слышала вся команда, - будь что будет. Плывём в Лондон! Нас ждёт одна молодая пиратка...
Нас называют особенными, не от мира сего. Нас называют особенными, не от мира сего. Возможно народ прав и так оно и есть. Мы обладаем такими способностями, которые не имеет даже самый сильный экстрасенс. Мы можем воскрешать людей из мертвых. Мы умеем повелевать временем и судьбами. Мы управляем этим миром и создаём новые. Мы создатели. Нас можно назвать богами. Люди не смогли бы без нас существовать. Они нуждаются в нас. Боятся. Они видят в нас что-то странное и необычное, что нам кажется обычным. Но на самом деле всё проще, мы - писатели.
Она была для меня всем. Самая красивая девушка на курсе. Её звали Анжелика. Мне она казалась небесным созданием. Её длинные белые волосы мелкой кудряшкой спадали с плеч на упругую пышную грудь, глаза цвета неба и немного пухлые губы. Нос был тонким и острый кончик смотрел вверх. Каждый раз, когда я видел Анжелику на парах, я терял дар речи, а если и не терял, то был сам не свой. Как-то раз она подошла ко мне после семинара и ласково улыбнулась: - Привет, - начала она, - Ты же у нас разбираешься в химии? Можешь мне помочь? - Вы правы, - с энтузиазмом согласился я. - Блондинок-миражей всегда не хватало, лично я весьма болезненно воспринимаю этот дефицит. И, несомненно, я помогу вам, прекрасная леди. Анжелика посмотрела на меня, как на дурака, не зная, принимать мои слова как оскорбление или комплимент. На её личике появилась улыбка, и по залу, где прошёл семинар, раздалось звонкое эхо смеха. Я почесал затылок, неловко улыбнувшись. Так началась наша дружба и моя любовь к этой девушке. Порой я смотрел на неё и задавался вопрос: "Она толи девушка, а толи видение?". Её внешность не особо выделялась от других, но для меня это было что-то поднебесное, словно ангел спустился ко мне. Со временем я более-менее привык к Анжелике, но речь свою так и не научился контролировать.
Пэйринг или персонажи: Клод/Эсмеральда Рейтинг: R Жанры: Ангст, POV, Songfic
Звон бубна отвлекает от работы.
Как трудно сосредоточиться на чем-то сейчас, когда она там. О, дитя Сатаны, за что ты терзаешь мою душу? Сжалься надо мной. Что я сделал тебе? За что ты меня так мучаешь?
– Боже, – перекрестился я, – помоги мне!
Я слышу ее сладкий моему слуху голос, слышу ее бубен, слышу эту развратную музыку, которая зовет меня к ней. Она так и манит меня… Я не могу больше терпеть. Я хочу увести ее оттуда, хочу уединиться с ней, хочу ласкать ее тело и чувствовать ее прекрасный сладкий запах…
– Что же ты делаешь со мной, несчастная? – я бросился к окну и прижался лбом к холодному стеклу.
ПродолжениеКак ловко изгибается твое хрупкое тело. Ты словно змея, пустившая в меня яд. О, Господи! Я не могу оторвать от тебя свой взор. Ты должна быть моей, ты должна извиваться в моих объятиях. Твои черные, словно ночь… словно уголь, кудри... соблазнительно колеблются на ветру, маленькая развратница.
– Нет! Я не должен о тебе думать, ты ведьма! Ты словно язык адского пламени – распаляешь меня, хочешь утащить в бездну огненную, – как жжет в груди. Я, нахмурившись, сжимаю свою сутану в районе сердца.
Твои тонкие запястья… как я хочу прикоснуться к ним губами… Твоя шея, скрываемая под копной густых волос… как я хочу попробовать ее на вкус, провести по ней языком. Твои движения так легки и просты, я не могу оторваться. Ты изгибаешься, танцуешь всем телом, руки взмывают вверх и быстро опускаются вниз, ты плавно поднимаешь их вдоль тела…
Все мужчины тобой восхищаются, но я должен один восхищаться тобой! Ты только моя, Эсмеральда.
Вот ты запрокинула голову назад, и я представляю тебя над собой. Твои стоны, прикрытые от наслаждения глаза, приоткрытые алые губы. Как я хочу овладеть тобой, чтобы ты, наконец, стала моей. Я хочу провести своими пальцами по твоей прекрасной шее, по ключицам, нежно касаясь груди, почувствовать каждый миллиметр твоего юного тела, ласково прикоснуться к твоему плоскому животу. Я представляю, как он задрожит от легкой прохлады моих рук, и я, усмехнувшись, поведу ладонью дальше, вниз...
Твои повороты в танце завораживают взгляд, а в груди щемит и трепещет сердце. Ты словно страстный огонь моей души. Каждый день и каждую ночь я думаю только о тебе. Твой взгляд дикой кошки заставляет биться мое сердце чаще.
– Что ты делаешь со мной, проклятая?! – по моему телу распространяется жар, с лица сбегает пот. Дрожащими руками я открываю дверь своей кельи и, не разбирая дороги, быстро спускаюсь к тебе, моя Эсмеральда.
Улица… Яркое солнце слепит глаза... Погоди, да это и не солнце вовсе, это ты улыбаешься мне. Мне?..
Ноги налились свинцом, в горле встал ком, я не могу произнести ни слова, в голове лишь мысль о запретном, страстном, жарком, словно твой танец, поцелуе.
Как мне хочется сейчас забрать тебя отсюда, увезти подальше, чтобы ты была лишь моей. Как же я хочу обладать тобой… Протяни же мне руку помощи, как ты это сделала ради Квазимодо, прошу тебя, иначе я умру.
Ты отвернулась… Ты снова танцуешь! Прямо передо мной, ты вьешься вокруг меня, проводишь своей маленькой, тонкой рукой по моей груди, слегка улыбаясь. Во мне все горит… Я сгораю, я грешен и отвратителен, но я хочу, чтобы ты ласкала меня. Пожалуйста, продолжай, не останавливайся. Прошу тебя, любовь моя. Я чувствую твое тело, руки, грудь, дыхание на своей шее… Как же трудно дышать!.. Твои губы касаются моих и мы сливаемся в жарком поцелуе.
Плевать на сан, плевать на все, сейчас я с тобой и ты моя!
– Погоди, не исчезай, молю тебя, Эсмеральда!.. Останься, не исчезай! Только не сейчас! Нет!.. – но она, не услышав мою просьбу, растворилась в воздухе. Я приподнялся на локтях и оглядел келью: один… Но что это?
Я глянул на пол: под столом лежала ткань. Я поспешно поднял ее, аккуратно развернул. Раздался мелодичный перезвон мониста. Я аккуратно уткнулся носом в эту ткань, вдыхая сладкий запах. Голова пошла кругом.
– Она была… Здесь?.. Не верю... – губы мои расплылись в улыбке, я оглянулся, но келья была пуста. – Исчезла, – прошептал я, вздохнув.
Выглянув в окно, я увидел тебя на площади, как ты танцуешь лишь для меня. При неверном свете луны, мне на миг показалось, что я стал самым счастливым мужчиной на Земле. На душе стало легко и спокойно.
– Возвращайся, моя дорогая, – прошептал я, касаясь ладонью холодного стекла. А ты, поклонившись мне, послала воздушный поцелуй и исчезла во тьме ночной под покровительством вашего барона Труйльфу. Но мне больше не страшно, ведь я знаю – ты теперь моя навеки.
"Просто жить в блеске, как пиратское сокровище сиять, зажигать... М-м-м-м", - напевал себе мистер Клоп, быстро передвигая своими лапками вверх по холодильнику и при этом немного пританцовывая. Вдалеке раздались шаги, и насекомое замерло, спрятавшись на верху холодильника возле статуэтки. Человек открыл дверцу и начал разглядывать, выбирая, чтобы перекусить, разные продукты. Мистер Клоп, воспользовавшись моментом, быстро проник внутрь. Дверца холодильника захлопнулась. Клоп приподнялся на задние лапки, чуя прекрасный аромат. Этот молочно-творожный, соленый запах вскружил его маленькую головку. «Где же ты, моя любовь?» - пропел мистер Клоп. Аромат Сыра манил и зазывал насекомое к себе. Клоп не стал медлить и направился в сторону полочки на дверце. Добравшись, мистер Клоп прильнул своими малюсенькими губами к обертке сыра, пытаясь не то откусить от него кусочек, не то поцеловать его: «Моя любовь!» Из его нутра вырывались стоны страсти. Лапки обняли, на сколько позволяло строение букашки, кусок «Ламбера». Клоп начал водить язычком по незакрытой обёрткой части сыра. Его тельце содрогалось от восторга. Как долго он об этом мечтал. Прошло две недели после их последней встречи. Теперь они снова вместе. В холодильнике включился свет. Огромные пальцы взяли «Ламбер», за который крепко держался Клоп, и бросили его в мусорное ведро: «Он уже засох». Мистер Клоп вцепился зубками в свою любовь: «Теперь мы навсегда будем вместе!». Его безумный смех разносился эхом в мусорном ведре. Человек, выкинувший кусок сыра, замер, услышав какой-то короткий писк, но подумал, что ему это просто показалось.
*** Солнце ярко светит над Парижем. На небе не было ни облачка. Покатые крыши домов сверкали в этот день неистовыми блестящими цветами: красным, синим и зеленым. Кафедральный собор в Ситэ грелся одной стороной на солнце, второй оставался в тени. На улице блуждал легкий теплый ветерок. В воздухе стоял приятный запах выпечки, и витало настроение праздника. По всей площади разносились детские голоса, крики кумушек, зазывающих проходящих мимо людей посмотреть на это чудо.
Величественный собор блистал своими витражами с изображением умерших королей, эпизодами из Библии. Разноцветные стекла отбрасывают на пол причудливые тени разных красок. Галереи, расположенные по периметру храма, не кажутся пустыми и мертвыми из-за стоящих на страже статуй тех же королей, святых и стражников Собора Богоматери – горгулий.
Вдоль галереи, близ площади, где проходило представление, хранители внимательно следили за происходящим на улице. Горожане поговаривали, что ночью эти статуи оживают, когда злобный дух скачет по крышам собора. Но сейчас, впрочем, как и всегда, все статуи были неподвижны. Пожалуй, все, кроме одной, которая передвигалась ближе к краю, тихо, словно боясь, что ее заметят. Ветер играл с ее растрепанными волосами, но лица статуи не было видно. Но это был не дух храма, не незримая тень хранителя. То был всего лишь Квазимодо, звонарь Собора Богоматери. Никто и не обратил свое внимание на передвигающуюся тень по крыше храма; все внимание было приковано к цыганке.
Перед ступенями Собора был расстелен пестрый, по-видимому, египетский ковер, вокруг которого уже собралась толпа зевак. Шум, который производился этой самой толпой, доносился до самых верхушек храма, до кельи, в которой, нахмурив брови, сидел архидьякон Клод Фролло.
Отец Клод, как всегда, сидел за столом и что-то усердно пытался изучать. На его высоком лбу выступал пот; священник время от времени теребил воротник рясы, хмуро поглядывая на слуховое оконце, из которого доносились радостные возгласы, смех, аплодисменты, пение и звуки бубна. Фролло изо всех сил пытался не обращать на все это веселье ни капли внимания. Руки священника дрожали, не слушаясь и роняя перо на стол. Мужчина чувствовал, как бешено бьется его сердце и ноги наливаются свинцом. Его громкий удар по столешнице испугал голубей на крыше, и те, воркуя между собой, быстро устремились к площади, словно знали о представлении, которое там устроили цыгане.
Там, у величественных стен Собора Парижской Богоматери, собралась толпа горожан, а в центре образованного живого круга, была необычайной красоты девушка, веселящая своими танцами зевак. Стража, которая пришла разогнать толпу бездельников, позабыв о своем долге, так же аплодировала черноволосой девушке. Наконец сами бродяги восхищались своей сестрой, ловко управляющейся с бубном. Вокруг девушки прыгала козочка с позолоченными рожками и копытцами. Один из стрелков, подняв руку и указывая на цыганку, воскликнул:
– Клянусь своей шпагой, эта малютка лучшая из всех девиц, которых я когда-либо видел! Как зовут это прелестное дитя?
– Кажется, Эсмеральда, – ответил кто-то из толпы.
– Какое странное имя! – не унимался капитан. – Какие ножки, вы только посмотрите! Я продал бы душу дьяволу, лишь бы уединиться с этой красоткой в какой-нибудь комнатке. Вы только посмотрите, как Смеральда танцует! Черт побери, что за имя?!
Капитан Феб де Шатопер не сводил глаз с извивающегося стана молодой цыганки и, посвистывая и хлопая в ладоши в такт бубна, продвигался поближе к ковру, где танцевала девушка и ее коза.
– Джали, – звонким голосом, улыбаясь и оглядывая толпу, обратилась к животному цыганка, – который час? – умная козочка по имени Джали ударила два раза копытцем в бубен; и правда, на часах башни стрелки указывали на два по полудни. Цыганка продолжила:
– А какой нынче месяц? – белая козочка, подумав, ударила в бубен шесть раз. Действительно, на дворе был июнь. Публика ликовала и восхищалась умениями козочки и цыганки.
Слыша все эти крики и смех, отец Фролло резко встал из-за стола и устремил свой взор на окошко, из которого доносились звуки.
– Невыносимо! – промолвил он сквозь зубы. – Сколько можно?! Эта цыганка действует мне на нервы!
Священник хлопнул в ладоши и поднял голову вверх, сложа руки для молитвы.
Продолжение– Господи, за что ты так терзаешь мою душу?! В чем я согрешил?! О, сжалься надо мной, Пресвятая Дева! Почему именно эта распутная девка? О, Боже! – продолжал причитать архидьякон, заламывая руки и ходя по своей маленькой келье, словно голодный тигр, чувствующий запах мяса, лежащего рядом с клеткой, но до которого не дотянуться.
Глаза его бегали по стенам комнаты, словно что-то ища, но взгляд остановился на слове, выцарапанном на одной из стен: 'ANÁГКН.
В этот момент с улицы донеслись бурные аплодисменты. В висках отца Клода стучало так громко, что на секунду ему показалось, что он оглох, как его подопечный Квазимодо. Священник снова взглянул на окно и, проведя рукой по лбу, вышел из кельи, накинув на голову капюшон.
Показавшись на улице, архидьякон зажмурился от ослепляющего солнца. Натянув капюшон на лицо, он двинулся в сторону толпы. Просачиваясь между людьми, Фролло прошел в первый ряд и громко прознес, прервав прекрасный голос цыганки:
– Что ты здесь делаешь, оружие Сатаны? Кайся, грешница, пока танцуешь на соборной площади! Убирайся, пока стража не отправила тебя на виселицу, ведьма!
Горожане и стража пребывали в недоумении, слушая слова священника.
Архидьякон буквально пожирал девушку глазами, не мог оторвать от нее взгляда. Дыхание замерло, ноги предательски стали подкашиваться. Отец Клод поспешил удалиться с площади под ропот толпы.
Спустя минуту все позабыли о его словах и снова радостно хлопали в ладоши, а цыганка продолжила танцевать и петь. Но святой отец продолжал наблюдать за Эсмеральдой, стоя среди статуй королей, в их тени. Его взгляд был прикован к ее тонким запястьям, к ее маленьким ножкам, глазам, губам и черным кудрявым волосам, которые соблазнительно развевались от каждого ее движения. Клод сжимал что-то у себя на груди, хмуря брови и прикусывая нижнюю губу. Священник еле стоял на ногах, поэтому он держался за одну из колонн галереи. Так он простоял еще некоторое время после ухода цыганки.
***
Гаргулия, которая наблюдала за всем, что происходило у собора тоже исчезла.
Квазимодо сидел напротив одной из статуй и что-то тихо ей рассказывал. Рыжий урод тихонько хихикал и отмахивался от гаргулий, словно она отвечала ему.
– Она такая прекрасная, ты даже не представляешь насколько! О, если бы ты видел ее руки, ее волосы! Я все бы отдал за нее, – секунду помолчав, горбун продолжил, – даже душу Дьяволу продал бы за нее! – Квазимодо медленно встал и, вздохнув, похромал к лестнице, ведущей к башне, где располагались колокола; он окинул собор взглядом, еще раз убедившись, что никого не было рядом.
Пыхтя и бормоча что-то под нос, рыжий звонарь, почти дойдя до своих любимиц, встретился взглядом с учителем Фролло. Тот лишь грозно смотрел на своего подопечного и молчал, слегка улыбаясь. Клод положил руку на голову Квазимодо. Горбун лишь удивленно вскинул брови. Его путающиеся мысли (если это можно назвать мыслями) не могли объяснить этот поступок архидьякона, который по своей природе всегда был хмур и суров.
Когда священник ушел, лохматый звонарь забрался на колокольню и окинул ее грустным взглядом. Сев на краю своего укромного уголка, Квазимодо тяжело вздохнул и посмотрел на пустующую площадь.
Конечно, на площади было много зевак, прихожан собора, просто прогуливающихся горожан, но для звонаря их не существовало. Он тихо напевал какой-то нескладный мотив. Из-за отсутствия слуха пение было корявым, но имевшее для Квазимодо определенный смысл
– И днем и ночью лишь она передо мной...
За спиной звонаря стояла черная тень, лицо которой скрывал капюшон. Тень тихо пробормотала, словно боялась, что ее услышат: – Я душу Дьяволу продам...
Тень долго вслушивалась в непонятное мурлыкание глухого и, подойдя ближе, положила руку на его плечо. Рыжий горбун быстро умолк и вскочил, склонив голову перед отцом, который смотрел на него с недовольным видом, словно на провинившегося.
Священник нарушил тишину первый, зная, что Квазимодо поймет его по губам, архидьякон одновременно жестикулировал иным языком, понятным только им двоим:
– Квазимодо, отныне и впредь, запрещаю смотреть на эту развратную девку! Её надо схватить и запереть ото всех, чтоб горожане не попались на этот грех! О, это черная кошка, дочь Сатаны! Эти руки, гибкое тело, которое извивается в греховном танце, и глаза, а походка... – Фролло невольно унесся в свои мысли, на лбу его выступил пот, руки слегка дрожали, глаза бегали по крышам домов, голос выдавал его волнение, но звонарь этого не слышал.
Святой отец судорожно выдохнул и потеребил воротник своих одеяний, смотря куда-то вдаль. После Клод развернулся и быстро пошел вниз, резко остановившись у лестницы и, слегка повернув голову в сторону горбуна, чтобы тот видел его губы, сказал холодным голосом:
– Звонарь, подкарауль эту ведьму и приведи ее сюда. Надо проучить эту грешницу. Пусть замолит грехи свои. Может, Святая Дева сжалится над ней, – и с этими словами архидьякон удалился.
Квазимодо остался снова один. Глухой уродец всегда подчинялся своему господину. Он был готов продать душу Дьяволу, лишь бы его приемный отец всегда был жив и здоров. Звонарь был преданней, чем самый верный пес. Клод и Квазимодо были одним целым. Но последнее время хозяин отдалился от верного пса, часто уходя вглубь своих раздумий и сидя в своей келье, куда глухой не осмеливался никогда войти. Конечно, отреченному от мира горбуну не было интересно, что происходит в той комнатушке. Хотя последнее время он часто задавал себе этот вопрос.
Время подходило к вечерне, и Квазимодо, окинув еще раз взглядом площадь, направился к колоколам. Он любил этих подруг больше жизни. Это были его единственные знакомые, которых он слышал, которые всегда веселили его.
Но сегодня что-то случилось с глухим звонарем, в его зорком глазу не было того огня и веселья, с коим он всегда взбегал на колокольню и коим он подбадривал любимицу Мари. Звонарь тяжело вздохнул и, взявшись за канаты, начал раскачиваться, словно дикое животное на лиане.
В этот день песни колоколов не доставили ему особой радости, лишь улыбку умиления. А в голове Квазимодо был не звон колоколов, а образ той цыганки, что танцевала у собора. Глухой впервые услышал новый звук – звук бубна и браслетов, но все это было лишь в голове и сердце горбуна.
***
А тем временем среди вечерних улочек Парижа уже воцарилась тишина. Все торговые лавочки закрывались, в то время как кабаки, таверны и так называемые "Дома любви" открывались.
Спускаясь вниз по главной улице, вплоть до стены, отделяющей одну часть столицы от другой, более новой, можно оказаться в одном удивительном месте. В центре захолустной площади горел костер, вокруг которого стояли самодельные кривые столы и скамейки, готовые сломаться от дуновения ветерка. За столами сидели пьяные, растрепанные, обряженные в лохмотья нищие и калеки. Но чудо, которое происходило в этом дворе, было весьма обыкновенным для постояльцев данной местности.
Весь парижский сброд слепых, безногих, безруких, с язвами по всему телу, вдруг становился здоровым и готовился к новому дню, рисуя язвы, бинтуя головы. Это именно то место, которые горожане обходили стороной. А те, кто попадал в лапы короля бродяг, не возвращался вовсе.
Итак, в этом зачахлом, но довольно веселом и разгульном Дворе чудес возле костра восседал на своем "троне" из бочек сам Клопен Труйльфу. За столами, в компании якобы несчастных бродяг ютились девки, в лохмотьях не лучше, чем у самих бродяжек. Распутные женщины, вычурно накрашенные и загорелые, совершенно не соответствовали моде XV века. Лишь одна девушка, сидящая рядом с Труйльфу, отличалась от всего этого грязного и пьяного сброда.
Ее черные глаза лучились светом, улыбка не сходила с ее уст, черные кудри спадали на ее оголенные плечи. Она рассказывала с некой любовью королю бродяг о сегодняшнем дне. Наверное, это был единственный человек, которого она любила в этом дворе и которому могла рассказать все (или почти все), что хранилось в ее маленьком сердечке. Возле ног цыганки приютилась белая козочка, время от времени просившая от хозяйки ласку. Эсмеральда считала Клопена своим братом, который почти всю ее недолгую жизнь был рядом. Сам Труйльфу очень любил цыганку и гордился ею. Он был готов защитить ее в любой момент, что бы ни случилось. Алтынский король внимательно слушал девушку, перебирая ремни "метелки" и иногда кивая.
– О, Клопен, ты даже не можешь представить какой он красивый!..
– Я видел, – с отвращением прерывал Эсмеральду бродяга.
– Ах, точно, ты же был там. О, мой Феб! Он высок, красив, мил и любезен. Я не раз видела его в толпе, он всегда смотрит на меня с такой любовью и лаской! Мое сердце замирает, когда я его вижу. Ох, братец, не зря Гренгуар говорил, что Феб переводится, как Бог Солнца. Феб, мой Феб, ты и вправду Бог, ты и вправду Солнце!
– Эсмеральда, а ты не думала, что этот щеголь просто использует тебя для своих целей? Что рано или поздно он предаст тебя? И тогда все мы окажемся на виселице, включая тебя и меня. Даже Джали будет повешена. О Шатопере ходят, поверь мне, не лестные слухи. И, в конце концов, – вскрикнул Клопен, – я не позволю, что бы какой-то сукин сын посмел тронуть нашу девочку!
Последние слова были произнесены настолько громко, что их слышал весь бордель с его "круглым столом" нищих. Все дружно поддержали своего короля, крича о своем согласии и посвистывая. Нашелся повод выпить для всех, даже для тех, кто не слышал прекрасной речи Труйльфу. Под все эти крики и суматоху юная цыганка быстро ускользнула со двора, отправившись с Джали на ночную прогулку по Парижу.
***
Эсмеральда любила гулять по ночному Парижу. Такому безлюдному, тихому, спящему. Огней в домах не было, улицы освещали лишь луна и звезды.
Цыганка любила гулять по улочкам старушки Ситэ, где располагались церкви, и по Городу, в котором находились дворцы. Конечно, излюбленным местом девушки был город Ситэ, в котором находился Собор Парижской Богоматери. И сейчас черноволосая красавица направлялась именно туда. Прячась от ночной стражи под арками дверей жилых домов, девушка дошла до моста Менял, где решила остановиться.
Перед Эсмеральдой открывался прекрасный пейзаж двух берегов Сены. Луна была в эту ночь большой и яркой. Белая спутница Земли освещала все крыши домов, воду, шпили башен и саму девушку. Несколько серых, легких облаков медленно плыло по небу, скрывая за собой Луну. Звезды были похожи на маленькие факелы.
Цыганка вздохнула, любуясь красотами ночной Франции. Ей хотелось петь, но девушка не хотела будить горожан. Она лишь в полголоса мурлыкала песню, которую пела ей в детстве цыганка, воспитавшая ее.
– Как прекрасна ночь, и в тиши ночной льется звездный дождь на уснувший мир, на мир земной... – напевала Эсмеральда.
Вдруг ее пение прервала Джали, сопровождающая юную цыганку на протяжении всей прогулки. Красавица обернулась к козочке и увидела перед собой кривую тень. Лица этой тени видно не было: капюшон закрывал ее всю, оставив лишь черный силуэт. Этот призрак стоял не шевелясь, казалось, это была статуя. Эсмеральда сделала пару шагов назад, прищурившись и нарушив молчание:
– Кто ты? Отвечай же!
В ответ на приказ тень двинулась на цыганку, протянув к ней свои огромные руки. Девушка пятилась назад, уже держа в руке нож. Черный призрак остановился в недоумении. Козочка Джали выскочила вперед перед хозяйкой и наставила на врага свои рожки. Эсмеральда оглянулась, ища поблизости стражу, но никого не было рядом. Девушка понимала, что придется справляться с этим горбатым, судя по силуэту, чудовищем в одиночку.
Цыганка сделала еще пару шагов назад, но попала в другую ловушку, в другие, словно капкан, цепкие руки. Черноволосая девица быстро обернулась, но увидела только еще один черный силуэт, но более прямой. Она стала дергаться, вырываться, пытаясь размахивать ножом перед первой тенью, которая схватила Джали и крепко сжала бедное животное в своих лапах.
Эсмеральда кричала, звала на помощь, но улицы были пусты. Она отчаянно размахивала руками и ногами, но все было бесполезно. В последний миг, когда цыганка почти сдалась, откуда-то из улочек выскочил один из ночных стражей, а за ним еще двое. Увидев спасителей, девушка закричала и дернулась к ним.
Стража бросилась на помощь бедной девушке, которая снова начала бороться с похитителями за свободу. Один белокурый страж ударил рукояткой меча нарушителя, державшего Эсмеральду, с такой силой, что тот взвыл и, отпустив Эсмеральду, быстро заковылял в сторону собора. Второй похититель последовал за ним, бросив Джали на мостовую. Двое ночных стражей побежали за нарушителями порядка, а белокурый спаситель девушки остался с ней.
– Эй, красавица, с тобой все в порядке?
– Без вас бы обошлась, спасибо, – резко ответила та, отряхивая подол платья.
– Что же так грубо? Знаешь ли ты, кто я такой?
– Мне плевать, кто вы.
– Я капитан Феб де Шатопер! – гордо произнес страж, поправляя усы и совсем не слушая девушку. – Я, между прочим, знаменит на весь город. Считаюсь лучшим стражем Парижа!
– Феб! – воскликнула Эсмеральда, хлопнув в ладоши. Глаза ее засияли. – Мой Феб! О, как я рада, что снова увидела тебя!
Опешивший капитан смотрел на цыганку с неким непониманием. Девушка кинулась в объятия де Шатопера, прижимаясь к его груди и вздыхая. Феб, никогда не отказывающий в любви и ласке женщинам, прижал юную цыганку к себе.
– А как тебя звать, прекрасная девица?
– Эсмеральда. Я танцую на площади перед собором.
– О, ты та самая цыганка с козой, которая показывает всякие интересные штучки?! Черт подери, нас свела сама судьба! Разрази меня гром, если это не так! Ха-ха-ха.
– О, Феб, я так ждала встречи с вами. Это время тянулось так долго, что я думала, что не доживу до этого счастливого момента. Теперь я счастлива и могу умереть спокойно.
– Ну что ты, малютка! Рано такой красоте уходить в мир иной. Клянусь Пасхой, ты проживешь дольше, чем все остальные! – Феб, пользуясь моментом, прижал девушку к себе сильней и глубоко вдохнул, уткнувшись носом в ее волосы. – От тебя прекрасно пахнет, Симиральда.
– Эсмеральда, – скромно поправила капитана цыганка, но тот не заметил.
– Ах, эти тонкие запястья, эти волосы, – Шатопер накрутил один локон девушки на свой палец. Эсмеральда смутилась, но не сопротивлялась. – Твои глаза... Ты такая милая. Сколько тебе лет, красавица?
– Шестнадцать.
– О, и, правда, малютка.
– Капитан Феб, – начала цыганка и замолчала. Через несколько секунд она продолжила, – капитан Феб, я хотела бы встретиться с вами еще раз.
– Предлагаю у старухи Фалурдель, там нас никто не заметит. Завтра в полночь жду вас там.
– К чему же скрывать нашу любовь, капитан?
– Кхм... Ну... Понимаешь... Это всего лишь первая встреча и...
– Я согласна. Обещайте, что придете! А если нет – я покончу с собой! – Шатопер крепко обнял цыганку и прижался к ее губам, слившись с ней в один силуэт.
Этот поцелуй заставил вздрогнуть девушку. Она ослабла в руках капитана и была не в силах стоять на ногах. После его ухода цыганка, словно на крыльях, медленно направилась в сторону площади. Разум ее был затуманен, в глазах все плыло. Она мечтала о завтрашней встрече, смотря на небо. Козочка скакала рядом, не понимая, чему так радуется хозяйка. Влюбленная цыганка прошлась по площади, разглядывая гаргулий, охранявших собор. Остановившись возле главного входа, Эсмеральда долго смотрела наверх. Ей казалось, что одна из статуй следит за ней, перемещаясь по периметру галерей. Куда бы ни пошла цыганка, статуя тут же оказывалась рядом.
Ее чувства не обманывали – гаргулия следила за Эсмеральдой. Звонарь наблюдал за девушкой вот уже на протяжении всего времени, как он покинул мостовую, бродя вдоль галерей храма. Квазимодо хотел забрать девушку, похитить ее. Он не мог простить себе оплошности, которую допустил сегодня ночью, не сумев принести добычу хозяину.
Глухой каялся и терзал себя муками, ему хотелось искупить свою вину. В его голове был лишь один выход из ситуации: попытаться украсть Эсмеральду еще раз. Пока горбун обдумывал план действий, цыганка пропала из его поля зрения.
Девушка легко бежала в сторону левой галереи, тихонько напевая какую-то песню. Эсмеральда поспешно остановилась, услышав чье-то хрипение за спиной, но не успела она обернуться, как ее схватили огромные неуклюжие руки и потащили к главному входу в собор. Не на шутку испугавшись, юная особа потеряла сознание. И последнее, что она запомнила, было лишь то, что похититель несет ее над своей головой куда-то наверх.
***
Архидьякон поспешно спускался из своей кельи по винтовой лестнице. Его бросало в жар, тело его наливалась свинцом, и ноги не слушались своего владельца: они лишь быстро переступали со ступеньки на ступеньку. Стук сердца оглушал измученного страданиями священника.
Наконец, очутившись в зале собора, Фролло резко остановился поодаль алтаря Девы Марии. Лицо его стало бледней света луны. Он был похож на призрака в черном облачении. Клод не мог поверить своим глазам. Он схватился за левую часть своей сутаны на груди и сжал ее. Дыхание его было частым, но еле слышным. Архидьякон сделал шаг назад, поправляя свободной рукой волосы. Разум его помутнел, перед глазами все плыло в неразличимых серых и желтых тонах. "Я схожу с ума, – думал он, – этого не может быть. Нет". Душу священника рвало на части, сердце то резко билось, то затихало, что порой казалось святому отцу, что он погиб. Ему хотелось бежать, но он словно прирос к полу.
Среди свечей, среди ночной загадочной тишины, при лунном свете, стоя перед алтарем прекрасной Девы Марии, спасительнице душ, любовалась собором похищенная Квазимодо цыганка. Как она была прекрасна в эти минуты.
Кудрявые черные шелковые волосы обволакивали оголенные плечи. Тихий звон браслетов на руках, эхом разносящийся под сводами собора… Ее черные, горящие глаза были устремлены на лик святой, а смуглая кожа сияла при свете догорающих свечей и, проникающего в здание храма лучей ночного солнца. Эсмеральда походила на живую статую.
Ее восхищению не было предела. Девица медленно прохаживалась вдоль алтарей и скамей для прихожан, где они сидели на мессах. Вечная спутница цыганки тихонечко ступала по плитке, чтобы цоканье ее позолоченных копыт не нарушал общей гармонии. Пока девушка прохаживалась по собору, Фролло стоял неподвижно в тени арок, затаив дыхание. Девушка снова остановилась перед Святой Марией и протянула ей свою смуглую ручку. Легкий звон пролетел по храму, и священник, затаившийся и следивший за Эсмеральдой, словно очнувшись от сна, вздрогнул. Его телом овладела приятная дрожь, и как только юная дева коснулась пальчиками статуи, он вышел из тени.
– Что ты делаешь? – нахмурив брови, нарушил тишину Клод, приближаясь к цыганке.
– Простите, я не хотела. Просто мне...
– Ты знаешь кто это?! – нетерпеливо спросил архидьякон.
– Да, это...
– Дева Мария.
– Я зна...
– Как ты здесь оказалась?
– Не зна..
-Кто тебя привел?
– Меня похи...
– Отвечай же! – рыкнул Фролло, окинув девушку небрежным взглядом. Эсмеральда сделала несколько шагов в сторону, создавая расстояние между ними.
– Тут я оказалась не по своей воле, меня похитило какое-то непонятное существо. Я знаю, что вы архидьякон Клод Фролло, – девушка, набирая воздух в легкие, подняла указательный палец перед священником, как только тот открыл рот, – не перебивайте, пожалуйста. Я здесь не задержусь надолго, я не самовольно пришла сюда. Тут мне делать нечего. И, знаете... – Эсмеральда на секунду замолчала, – я хоть и не верующая, но мне тут очень нравится. Если вы не против, а я думаю, вы не против, я буду сюда приходить. Тут очень красиво и довольно спокойно. Ночью я тут впервые, но впечатление прекрасное. Я хотела бы у вас спросить, отец Клод... – тут девушка повернулась к Фролло и посмотрела ему в глаза.
Растерянного священника пронзило стрелой, ноги налились свинцом, руки похолодели. Она смотрела на него умными и хитрыми глазами. Эти черные очи доходили до самой глубины души архидьякона. Ему вдруг показалось, что она видит его насквозь.
– Спрашивай, конечно, – как можно холодней произнес святой отец.
– Кто этот странный... Скорее ужасный тип, который затащил меня сюда… Это случайно не звонарь этого собора? Квазимодо, кажется.
– Понятия не имею, – хрипло произнес Клод, – я ничего не видел. А теперь уходи.
– Но разве это не дом для... – девушка только успела развести руками.
– Уходи! – крикнул архидьякон, – прочь отсюда, колдунья! Как ты посмела войти в храм, когда он для тебя ничего не значит?! Да как не стыдно, грешница! Похотливая девка, – возмущался все больше Фролло, не понимая сам, зачем он это делает. Священник схватил цыганку за подранный подол платья и дернул на себя, – развратница, убирайся поскорее отсюда и не попадайся мне на глаза! Понятно тебе?!
Эсмеральда лишь хлопала большими испуганными глазами и удивленно смотрела на архидьякона, который всегда был спокойным. Девушка лишь выдернула подол из рук Фролло и побежала к выходу, испуганная и раскрасневшаяся. Оттолкнув священника, девушка рванула вдоль скамей к дверям. Архидьякон, повернувшись вслед за цыганкой, лишь упал без сил на колени и протянул в ее сторону руки:
– Постой, дитя. Не уходи. Прости меня. Боже правый, да что это со мной. Подойди ко мне, Эсмеральда.
Юная цыганка остановилась и обернулась к священнику; сердце ее бешено застучало.
– Вы знаете мое имя? – девушка медленно приближалась к отцу Клоду, глядя на него с опаской.
– Конечно, – Фролло снова схватился за сутану, вздыхая, – как же его не знать, когда...
– Когда что?
– Уходи.
– Но ведь...
– Уходи немедленно! – вскрикнул архидьякон и ударил кулаком о пол. Вздрогнув, Эсмеральда поспешно покинула зал, захлопнув дверь.
– Уходи, – еле прошептал священник, закрыв глаза. Тут на его плечо легла тяжелая рука – то был Квазимодо.
***
Весь следующий день Эсмеральда провела в ожидании и раздумьях. Она была все так же улыбчива и радостна, но глаза ее были задумчивы и печальны. Девушка сидела у окошка в своей комнате и вздыхала, мечтая о встрече с Фебом. Но мечты ее быстро прервал радостный голос Гренгуара:
– Эй, Эсмеральда, ты выходить сегодня собираешься или нет? Ты же знаешь, публика не любит ждать. К тому же ты еще ничего не ела, а я, как заботливый муж, принес тебе завтрак! – Пьер, довольный собой, хихикнул и постучал в комнату жены, – Эсмеральда, можно к тебе? Ты не заболела?
Поэт приложил ухо к двери, откуда донесся лишь выдох и слабое разрешение войти в покои. Удивленный Гренгуар слегка приоткрыл дверь, удостоверяясь, что войти все же можно. Он заглянул в комнату, которую увидел впервые за полгода, что он живет с цыганкой. Маленькая, но хорошо освещенная солнцем комнатка с низким потолком, в углу старый камин, который не использовали уже несколько месяцев, по левую сторону от двери стояла низкая кровать, а с другой стороны стояла бочка, которая, видимо, служила дамским столиком в этой комнате; также здесь был один покосившейся стул и истрепавшийся за годы матрац, принадлежавший Джали.
– Что с тобой сегодня? На тебе лица нет! Ты не заболела случаем? – спросил Пьер . – Все хорошо, не беспокойся, – цыганка слегка улыбнулась.
– Ох, ну кого ты пытаешься обмануть? – подтянув к себе стул, усевшись, поинтересовался Гренгуар.
– А я говорю правду, Пьер. Если ты мне не веришь, убедись! – Эсмеральда насупила свой маленький носик и нахмурилась.
– Знаешь, – задумчиво сказал поэт, – я многое видал в этой жизни. Да, она меня покидала, конечно. Но такого приключения, как этот двор, у меня еще не было. Я видел побольше, чем ты. Поверь уж. Я тебе до сих пор благодарен, что ты спасла меня от такой глупой смерти. – Пьер усмехнулся и, выдержав паузу, продолжил, – я живу с тобой уже полгода, и поверь мне, я видел, когда у тебя все хорошо и тебя ничего не мучает, ты совсем иная. Как бы ты ни хотела казаться сейчас веселой и радостной, я вижу – что-то произошло. Посмотри на меня, – белокурый маэстро нежно взял цыганочку за подбородок и повернул к себе, но та лишь отвернулась. – Вот видишь, ты мне даже посмотреть в глаза не можешь. А знаешь почему?
– Почему? – вздохнула Эсмеральда, вглядываясь своими печальными глазами в городской пейзаж, простирающийся за ее окном.
– Потому что тебя что-то тревожит, – поднял указательный палец поэт и погладил козочку второй рукой, которая пристроила свою мордашку на коленях Гренгуара. – Но что именно – ты не говоришь! Почему? Я тебе вроде не настолько чужой, чтобы ты от меня пряталась. Эсмеральда, ты же сама прекрасно знаешь, что ты для меня как сестра! Я люблю тебя и Джали сильней, чем родную мать. Неужели ты будешь молчать?! Может мне позвать Клопена? Он быстро все раскрутит.
Пьер натянул довольную улыбку, ведь при упоминании короля бродяг девушка быстро подняла голову и устремила свои черные глаза на поэта. В них был лишь испуг, слезы и усталость от бессонной ночи.
– Ну что? Расскажешь? – хмыкнул Гренгуар и протянул цыганке кусок хлеба и яблоко, которые она охотно приняла и разделила с Джали, довольно блеющей и соглашающейся с Пьером. У белой козочки был поистине умный взгляд и, обладай она человеческим языком, она непременно все рассказала бы молодому маэстро.
– Да, только обещай, что не скажешь Труйльфу и не будешь смеяться! – угрожающий взгляд девушки указывал на серьезность происходящего.
Эсмеральда любила Пьера не больше, чем он ее, но она прекрасно знала, что может положиться на этого человека, поэтому, не боясь, что Гренгуар расскажет что-либо Труйльфу, девушка поведала поэту о своем ночном приключении. Сам маэстро то краснел, то бледнел по ходу истории.
– Ты понимаешь, как это опасно: ходить ночью по городу одной?! Как же ты не беспокоишься о своей жизни! В следующий раз, если пойдешь гулять ночью по Парижу, предупреди хотя бы меня. Не приведи Господь, если с тобой что-то случиться!
– Да, и еще кое-что... – Эсмеральда немного замялась, но на выдохе быстро проговорила, – я сегодня ночью встречаюсь с Фебом де Шатопером и мы идем к старухе Фулардель. У нас свидание.
Пьер стал бледнее стен в комнате. Он смотрел на подругу большими удивленными глазами, словно та сошла с ума или превратилась в демона. Как истинный джентльмен поэт промолчал о своем мнении и лишь добавил:
- Хорошо, что ты мне это сказала. Собирайся, нам скоро выступать.
И Гренгуар поспешно покинул комнату девушки, закрыв за собой дверь.
***
На неизменной площади перед Собором Парижской Богоматери уже собралась толпа, предвкушая жаркие восточные танцы и прекрасное пение с причудливыми фокусами козочки, сопровождающиеся игрой на лютне, бубне и кастаньетах. Сквозь толпу пробирался белокурый юноша при всем своем параде и с блестящей улыбкой. Разосланный красный ковер оповещал о скором начале представления.
- Подайте Христа ради, – на распев голосил бродяга. Все, кто не скупился, бросили по паре монет в дырявую кружку бедняка, и тот с легкой ухмылкой скрылся в толпе, когда на площадь выбежала цыганка в сопровождении козочки Джали и поэта Пьера. Хромой и несчастный бродяга подошел к Эсмеральде, и та, проведя по его щетинистой щеке ладошкой, мило улыбнулась. Не успела девушка убрать руку, как бедняк встал в полный рост, схватил лютню у Гренгура и, смеясь, побежал к ковру.
– Эй, народ! Толпа зевак! Подайте Христа ради! Не скупись, народ, на хлеб! Подходи и посмотри, как танцует красавица Эсмеральда! Эй, юнцы и девы, поглядите же на нас, пара минут – радость для души и тела! – кричал Клопен, пробегая через толпу и перебирая струны лютни. Цыганка бежала следом, звеня браслетами и бубном. За ней бежал маэстро Пьер с Джали. – Подходите все: бедняки и богачи, стар и млад! Для нас не имеет значения раб ты или не раб! Послушайте прекрасную историю бедной цыганочки, послушайте ее прекрасный голосок, поглядите на фокусы козочки Джали! А, – не унимался Труйльфу, поглядев на пухлого мальчугана и показав на него пальцем, – я гляжу, тебе понравилась наша коза? Так поздоровайся с ней, уверен, она не откажет, – засмеялся громко бродяга, маня к себе Джали. – Эй, Эсмеральда, покажи, что умеет красавица Джали. Пусть она отвесит поклон этому юнцу!
И алтынский король подпрыгнул, опустившись в поклоне и размахивая лютней вместо шляпы. В это время юная цыганка подбежала к мальчугану и мило улыбнулась, протянув ему руку. Мать мальчика нахмурилась, но отпустила сына с девушкой. Тогда Эсмеральда подвела мальчика на ковер и сделала реверанс, на что смышленый мальчишка отвесил неуклюжий поклон.
Увидав такой концерт, белошерстная козочка подошла к мальчику и сделала точной такой же поклон, как это делают лошади при дворе короля. Публика бурно аплодировала и не могла налюбоваться таким зрелищем. В этот солнечный день у всех, кто проходил мимо и смотрел на весь этот кураж, оставался тот теплый и яркий лучик, который дарила всем цыганка.
Пока девушка танцевала под бубен и лютню, Гренгуар и Джали показывали невероятные вещи: поэт, держа стул в зубах, хлопал в ладоши, в эту самую секунду козочка запрыгивала на стул в зубах Пьера и вставала на задние копыта. Даже сам собор, казалось, был приветлив и улыбчив, он так же веселился с цыганкой и с зеваками. Даже обитатели самого собора веселились, прыгая по балкам, на которых были колокола, весело смеялись и строили гримасы гаргулиям.
Квазимодо словно чувствовал то настроение людей, настроение праздника, настроение Эсмеральды. Толпа не расходилась до самого вечера, пока покой этого праздника не прервала черная туча под именем Клод Фролло. Он стоял у дверей собора, наблюдая за празднеством, которое проходило перед храмом. Священник долго терпел земные блаженства, но больше он ждать не мог: его возглас, словно гром среди ясного неба, окатил всю улицу.
Толпа замерла, музыка стихла, прекратился танец, козочка спрыгнула со стула, Пьер спрятал за спиной стул, Эсмеральда застыла – все смотрели на архидьякона. Он же смотрел на цыганку, на ее подымающуюся от частого дыхания грудь, на ее растрепанные ветром волосы, на ее смуглую тонкую шею, ее алые губы.
– Остановить это веселье, немедленно! Что за балаган развели здесь, – Фролло поднял руки, – перед домом Господним?! Я предупреждал тебя, цыганка, чтобы ты не показывалась на площади, но ты ослушалась меня! В темницу ее! Феб де Шатопер, схватить ведьму и привести ее ко мне! – приказал отец Клод, указывая на девушку, которая, услышав имя любимого, быстро начала искать глазами капитана. Толпа сама расступилась перед хвастливым Фебом, и Эсмеральда бросилась к нему. Однако тот лишь схватил девушку за руку и поволок в сторону собора.
– Феб, мой милый Феб, как я рада, что ты пришел! Ты же не отдашь меня в руки этого чернокнижника, правда? Помнишь, мы должны встретиться с тобой сегодня в полночь? Ах, любимый Феб!
– Прости, малютка, но планы несколько поменялись, – холодно произнес капитан, волоча цыганку за собой.
– А ну отпусти ее, – вступился за Эсмеральду поэт, задумавшись над обидными словами в адрес де Шатопера, – павлин... надутый!
– Эй, малец, – добавил Клопен вслед капитану, – я не позволю обидеть эту девочку, уж больно она мне дорога. Отпусти по-хорошему.
Но возлюбленный цыганки уже подходил к святому отцу, презренно смотревшему на весь сброд. Тут ему в спину ударило что-то тяжелое, и он обернулся. Два юнца и Труйльфу кидали в капитана камни и строили рожи. Началась потасовка: народ против армии. Среди драк, криков, суматохи, которая началась так же внезапно, как и закончилась, Клопен, Пьер и Джали исчезли в переулке, дверь в собор захлопнулась, а за ней скрылись Клод Фролло и Эсмеральда.
***
Отец Фролло был непоколебим и настойчиво тащил за собой цыганку по винтовой лестнице. Он был мрачнее грозовой тучи, бледнее смерти, сдвинутые к переносице брови делали его старше, а помутневшие глаза и вовсе выглядели словно не из этого мира.
Наконец, дойдя до двери одной из комнат, Эсмеральда выдернула руку из цепкой хватки святого отца, насупившись и посмотрев на Клода с презрением и ненавистью:
– За что вы меня ненавидите?
Фролло не стал что-либо отвечать и просто открыл дверь перед девушкой. Та лишь, задрав свой маленький носик, гордо вошла в келью. Не успела Эсмеральда дойти до середины комнаты, как дверь за ней захлопнулась. Недовольная произошедшим, девушка подошла к окну, из которого видно было западную часть города и часть собора.
Юная дева долго стояла у окна и смотрела вдаль, словно запертая в клетке птица, жаждущая свободы. Она смотрела на летящих над водой птиц, на красный закат, на готовящийся ко сну город. Окинув взглядом почти пустую комнату, Эсмеральда увидела лишь кровать у правой стены, над которой висело распятие, стол со стулом с левой стороны и табурет у окна. Девушка почувствовала себя безумно одинокой и брошенной в этой маленькой пустой келье, не приносившей никакой радости. На глаза юной красавицы навернулись слезы, и она упала на табурет перед оконцем, положив руки на маленький подоконник и уперевшись в сложенные руки головой, заплакала.
Эсмеральдой овладело какое-то странное чувство, которое давило на нее изнутри и заполняло ее сердце. Она поняла, как любит жизнь, как дороги ей Джали, Клопен, Пьер, как она была счастлива, танцуя перед толпой, как она начала ненавидеть предателя Феба. До нее вдруг дошел тот пустой взгляд капитана, полный безразличия к жизни Эсмеральды. Девушка тихо всхлипывала, порой вытирая горячие слезы с покрасневших от горя щек.
В дверь постучали. Эсмеральда резко подняла голову и, быстро утерев ладошкой слезы, побежала открывать дверь. Шмыгнув носом и глубоко вдохнув, чтобы успокоиться, цыганка дернула ручку двери на себя и вскрикнула, отшатнувшись назад.
Эсмеральда села на табурет и словно приросла к нему. Глаза ее выражали сильное удивление и ужас. Она медленно, разглядывая каждую мелочь, начиная от кривых коротких ног и заканчивая рыжими растрепанными волосами, осмотрела своего незваного гостя и тут же отвернулась к окну. Звонарь прошел к столу и положил на него ужин, стопку вещей и свисток.
Закончив с этим, он выдавил из себя, насколько это было возможно, улыбку полную нежности и любви. Цыганка без интереса слушала всю эту возню, после чего решила повернуться. Вид Квазимодо настолько вызвал у нее отвращение, что она предпочла рассматривать стол. Тогда глухой жилец собора повернулся к Эсмеральде той стороной своего лица, которая больше походила на человеческую и произнес:
– Я принес тебе свой ужин, одеяло с шерстяным платком, чтобы ты не замерзла ночью. Тут не так красиво, как у тебя, наверно, но все же жить можно, – причмокивал Квазимодо, пытаясь говорить разборчиво.
– Но почему ты не ешь сам? – сдвинув брови к переносице и взглянув на звонаря, поинтересовалась цыганка.
– Я глухой. Колокола оглушили. Их я слышу. Можешь свистеть в этот свисток, если что-то будет нужно. Я не буду приходить к тебе, пока ты сама того не захочешь. Я урод, – в заключение пробормотал глухой и поплелся к выходу, прихрамывая. Дверь захлопнулась, и Эсмеральда снова осталась одна.
В ее голове крутилось множество мыслей: как сбежать отсюда, как и где Джали, жив ли Клопен, Гренгуар, зачем отец Клод заточил ее в келье, что от нее хочет этот безумный священник, зачем приходил Квазимодо и почему капитан Феб разлюбил ее...
***
Клод Фролло долго наблюдал из окна своей кельи за опустевшей площадью.
Она стала такой серой и тусклой, что архидьякону становилось грустно от одного ее вида. Эхо вздоха быстро разнеслось по келье. Священник посмотрел на руку, которой держал руку Эсмеральды, и приложил пальцы к губам, закрыв глаза. Тут в его подсознании, словно знак Господа, появилась цыганка: черные кудри свисали вниз с кровати, одна рука закинута за голову, а второй рукой она касалась груди бледного тела святого отца. Зажмуренные глаза, горячее тело, вздымающаяся грудь, стоны...
Фролло отшатнулся от окна, как ужаленный – какая-то неведомая сила толкнула его в грудь, и он отошел к столу, оперевшись на него. Холодный пот выступил на лбу архидьякона. Клод схватился за голову и упал на колени. Он сдерживал в себе горячие слезы любви, сдерживал крик души, бил в пол кулаками, рычал и теребил сутану. Им овладела страсть и страх перед Господом. Святой отец не понимал, что же с ним происходит, он не мог смириться со своими чувствами, пытался всячески заглушить в себе этот ужасный грех.
Сутана! О, эта черная сутана! Наручники и тюрьма! Он пленник своей судьбы и своего рока. В груди все жгло, ныло и болело, словно сжимая сердце тисками. Крик души и разума сливались воедино. Слезы текли по его щекам. Боль, безграничная боль в груди. Клод сжимал кинжал в дрожащей ледяной руке, замахиваясь им и бессильно опуская руку, роняя холодное оружие.
Пронзающая боль ударила по груди Клода. Кровоточит. Святой отец разорвал верх черного одеяния, под которым стекали тонкие багрового цвета струи крови. Архидьякон засмеялся нездоровым нервным смехом, запрокинув голову назад:
– Ха-ха-ха! Боже правый, моя вина! Ха-ха-ха! Прав был Пьер – за всякое желание надо платить!
Жгучие слезы падали на раны и едко щипали, словно щелочь.
– Нет, – обессилив от смеха, вполголоса говорил Фролло, – нет, пусть эта женщина видит, что она натворила! – отец Клод медленно поднимался на ноги, опираясь на стол.– Она – гибель моя, любовь моя, желанье мое, грех мой... Ха-ха-ха... Как смешно вышло, не правда ли, Клод? Ты был чист и невинен, а сейчас ты грешен, душа твоя отдана Дьяволу... Пусть эта ведьма узнает обо всем.
Святой отец, аккуратно переставляя свинцовые ноги, словно боясь упасть, вышел из кельи и направился к цыганке, тяжело дыша и усмехаясь.
Эсмеральда мирно спала в своей маленькой комнатушке. При свете луны ее кожа была белоснежной, черные кудри свисали с кровати, одна рука запрокинута за голову. Ее более не мучили вопросы о прекрасном Фебе, его образ давно стерся из памяти девушки.
Цыганке не нужен был уже этот рыцарь, у нее был прекрасный друг – Квазимодо, который научил ее за эти несколько дней многим вещам, например, читать. Юная красавица скучала лишь по Клопену и Гренгуару. Девушке не хватало той свободы и веселья, которыми она обладала вместе с ними. Неожиданно ее покой нарушил шум распахнувшейся двери. Цыганка зажмурилась, но после приоткрыла глаза. На пороге ее кельи лежал человек, черное одеяние которого было разорвано, руки его были в крови. Человек еле дышал, но иногда тихо посмеивался.
Девушка привстала с постели и тихо, словно кошка, подкралась к лежащему. Эсмеральда убрала за ухо прядь волос и нагнулась, разглядывая человека и пытаясь его перевернуть на спину:
– Эй, ты в порядке? Как тебя зовут? -черноволосая девушка потянулась за свистком, который дал ей звонарь, но не успела – ее запястье схватила холодная бледная рука мужчины.
– Помоги мне, – смеясь, прошептал священник.
– Что?! – испуганно вскрикнула цыганка и отдернула руку. – Это вы! Убирайтесь немедленно!
– О нет, дитя, теперь послушай! Все это время, что я знаю тебя, я не могу заглушить в себе всю любовь и страсть, которая зародилась во мне. С того момента, как тебя увидел, мою душу терзает боль. Мою грудь разрывает от боли на части. О, Господи, прости мне этот грех! – взмолился архидьякон, схватив подол ее платья, прижимая его к своему лицу. – Я не могу больше терпеть и молчать. Посмотри на меня, – дрожащим от смеха голосом прошептал Клод и прижал ладонь девушки к своей груди. Эсмеральда почувствовала на пальцах что-то мокрое и теплое, – это моя кровь, она принадлежит тебе. Каждый раз, когда я смотрел на твои дьявольские танцы, я карал себя за свои желания, я рвал на себе кожу, я резал себя кинжалом. Пощади меня, пощади мою любовь. Умоляю тебя! Прими мою любовь! Я люблю тебя. Этот адский огонь, эта страсть жжет меня! Посмотри на мои муки и страдания, я ведь заслужил твоей любви. Люби меня! Прошу, о, юная дева. Сжалься надо мной. Хочешь, я стану твоим верным псом? – Фролло ползал на коленях за испуганной девушкой, которая в слезах пыталась улизнуть от сумасшедшего архидьякона и позвать на помощь. Но было уже бесполезно, отец Клод прижал цыганку к своей окровавленной груди спиной и зажал ей рот рукой, продолжая шептать ей на ухо, – о, как сладка слепая страсть! Ты чувствуешь, как бьется мое сердце? Не бойся меня, прошу, я ведь люблю тебя. Прими мою любовь, полюби меня! Я не могу без тебя!
Святой отец захлопнул дверь кельи и снова припал к ногам Эсмеральды. По его щекам текли слезы, он весь дрожал, был бледен, бессилен и беспомощен. Юной цыганке стало жаль мужчину и она, наклонившись к нему, погладила его по голове, прижимая к себе. Набравшись смелости, девушка сглотнула и закрыла глаза. В ее голове был бардак, куча мыслей летали в хаотичном порядке, ей было страшно, но она овладела собой. По ее бархатной щеке покатилась маленькая слезинка, и Эсмеральда тихо, чуть слышно произнесла:
– Я не боюсь...
***
Фролло прижался к ногам цыганки, гладя ее бедра и прижимая сильней к себе. Святой отец не мог поверить: она не отвергла его, она не боится, она добра к нему, даже ласкова.
Эсмеральда теребила пальцами тонкие волосы на голове священника и тихонько всхлипывала. Девушка не понимала, почему по ее щекам текут слезы. Жалость? Сострадание? Страх? Злоба на Клода, которая борется с добротой ее души по природе? Почему – ответа не было. Цыганка посмотрела куда-то вдаль, где светила луна, и слегка улыбнулась. Отец Клод не шелохнулся за последнюю минуту, что держался за стан девушки. Юная красавица чувствовала горячие ладони, скользящие по ее талии, бедрам; чувствовала, как руки архидьякона сжимали ее ягодицы, ей было страшно и немного противно (возможно, больше от самой себя, чем от священника), но она не могла оттолкнуть его, не могла остановить. Не было на сопротивление ни сил, ни желания. Эсмеральда лишь прижимала отчаявшегося мужчину. Сейчас он не был святым отцом, не был священником, архидьяконом, отцом Клодом или падре. Он был сейчас именно мужчиной и никем другим. Во Фролло проснулось то, что, казалось, было утрачено навсегда.
И вот сейчас этот самый мужчина, забывший о своих клятвах и обещаниях перед Господом Богом, ласкал любимую женщину (можно даже сказать девушку). Он прижимался то одной, то другой щекой к стройным ногам цыганки, целуя их нежно касаясь бедер юной девушки, сжимая их окоченелыми от боли и страсти пальцами. Судорожное дыхание Клода заставляло Эсмеральду порой вздрагивать, но Фролло лишь гладил девушку. Священник поднялся с колен и заглянул в черные глаза цыганки. Словно весь мир, вся ночь, вся жизнь была в этих мокрых от слез глазах. Архидьякон запустил руку в угольного цвета волосы и притянул к себе танцовщицу.
Девушка не могла поверить в происходящее, ведь она когда-то дала обещание самой себе: сохранить всю невинность и непорочность души до нахождения родной матери, но сейчас она нарушает свой обет, даже не жалея об этом. Эсмеральде даже хотелось сейчас прильнуть к побледневшим губам святого отца, впиться в них, согреть и вселить в эти губы и тело жизнь. Цыганка смотрела в его томные глаза, в которых, наконец, горел огонь, единственное, что осталось живого от бедного Клода Фролло.
Словно пробудившись от сна, архидьякон отпрянул от девушки и посмотрел на нее с испугом, с сожалением и мольбой. Эсмеральда слегка улыбнулась и прошептала:
– Я не боюсь.
– Я люблю тебя.
– Знаю.
– Я не могу без тебя. Я хочу владеть тобой. Хочу, что бы ты была моей! Ничто меня не остановит. Моя жизнь полетела к чертям собачьим. Все труды напрасны, – отец Клод взял девушку за руки. – Но сейчас я с тобой, любовь моя, и ничто меня не остановит!
С этими словами архидьякона словно подменили: из этого нежного, несчастного создания появился дикий зверь. Фролло прижал к себе цыганку за талию так крепко, что та от испуга зажмурилась и дернулась в сторону, но святой отец был сейчас сильней, чем прежде. Отец Клод начал покрывать страстными поцелуями тонкую шею девушки, иногда покусывая ее. Руки священника блуждали по всему телу, сжимая грудь, гладя спину, прижимая к себе девушку, оглаживая ягодицы.
Цыганка не понимала, откуда она знает, что надо делать, но тело было словно не ее: оно поддавалась похотливым шалостям падре, выгибаясь и прижимаясь к нему, гладя окровавленную грудь и плечи.
Клод жадно прижимался губами к груди Эсмеральды и глубоко вдыхал ее юный запах. На губах его промелькнула улыбка, а в глазах похоть. Священник прижал бедную девушку к стене, сжимая ее запястья одной рукой, а второй задирая ночную рубашку. В теле святого отца кипела кровь и горела жизнь. Его тело стало горячим, и он больше не дрожал, как прежде.
Девушка, не сопротивляясь, подчинялась архидьякону, наклонив голову набок и освободив себя для поцелуев, что осыпались по всему ее телу.
Отец Клод отпустил руки девушки, давая ей шанс уйти, если она против, но цыганка осталась на месте, лишь обняв Клода за шею.
– Поцелуй меня, – простонала девушка.
– Что?
– Поцелуй меня, мне это понравилось.
Фролло незамедлительно впился в губы юной красавицы голодным поцелуем. Эсмеральда тихонько простонала. Послышался шорох: на святом отце не осталось одеяний. Клод схватил девушку за бедра и ловко поднял, прижав к влажной стене кельи.
– Прикуси губу, – рыкнул он.
– Что?! – вскрикнула Эсмеральда, когда почувствовала острую боль внутри себя. Опешившая цыганка укусила архидьякона за плечо, на что тот зашипел, но не вскрикнул. Да и укус не больней кинжала в груди.
Каждое мгновение отпечаталось в памяти обоих. Эта страстная ночь, которой так долго жаждал святой отец, и которой он так грезил мучительными ночами раньше; эта новая жизнь, начавшаяся у цыганки. В их головах не было мыслей, в них были лишь вспышки, безмерное счастье, приятная боль, нежные стоны, аккуратные движения – все это смешалось в одну яркую краску, одно мгновенье. Черные кудри девушки свисали до пола, одна рука ее гладила израненную грудь мученика, вторая запрокинута над головой, тело выгибалось к победителю, выдержавшего адские мучения до сего момента. Эсмеральда зажмурилась и громко застонала в руку падре, которой он прикрывал ей рот.
– Тише, милая, нас не должны услышать, – шептал Фролло, гладя цыганку по щеке и тихо вздрагивая от удовольствия. Наконец священник отодвинулся от девушки и простонал.
В соборе стояла тишина, в келье слышалось лишь частое дыхание Эсмеральды и Клода. Девушка засмеялась, Клод слегка улыбнулся, глядя на нее.
– Что смешного? – начал было он, пытаясь выйти из неловкого положения Фролло, но девушка лишь смеялась. – Эсмеральда, почему ты смеешься? – снова спросил святой отец, улыбаясь шире.
Девушка взглянула на него новым, иным взглядом. Он слегка вскинул брови от удивления. Этот взгляд, такой же задорный, но такой резко повзрослевший. Архидьякон нежно улыбнулся и посмотрел на цыганку глазами, наполненными любовью и счастьем. Глазами, каких еще никто прежде не видел. Смеясь, Эсмеральда обняла священника за шею. Но Клод не видел, как по ее щекам снова потекли горячие слезы, он лишь обнял девушку и прижал ее к себе. Такую маленькую и беззащитную, такую родную и любимую.
– Не плачь, – тихо произнес Фролло, гладя девушку по голове, – прошу тебя. Я всегда буду с тобой, и всегда буду любить тебя.
– К... Клод, – еле произнесла Эсмеральда и прижалась к груди священника. В груди святого отца, чье имя Клод, сжалось что-то так сильно и до смерти больно и приятно, а он лишь посмотрел в окно кельи, где наступал рассвет.
– Я останусь с тобой, – прижавшись щекой к голове цыганки, произнес Фролло и закрыл глаза.
***
Эсмеральда лежала на груди Клода. В окно проникали лучи нежного утреннего солнца. Небо лазурного цвета покрывали легкие персиково-белые облака. Ранние пташки уже напевали свою мелодию. Так тихо и спокойно. Фролло впервые проснулся в хорошем расположении духа. Какое приятное сладкое утро, такое нежное и теплое. Поначалу священник не понял, что мешает ему встать с постели, но вдруг опомнился, увидев лежащую на нем цыганку. В голове сразу вспыхнули воспоминания былой ночи. Все эти стоны, изгибы тела, признания, – все разом вспомнилось. На лбу святого отца выступил холодный пот. "О, Господи Боже, что я натворил? – было первой мыслю архидьякона. – Нет, этого не может быть! Я не мог такое сотворить. Прости меня, Господи, грешника. Я... Я... Не хот… Что я наделал?!". Падре овладело отчаяние. Отец Клод закрыл лицо руками и зажмурился, словно пытался спрятаться от Глаза Божьего.
– Клод? – сонно и нежно произнесла девушка, приподняв голову с груди святого отца, – Клод?! – уже вскрикнув, вскочила цыганка, прикрывая свою наготу одеялом.
– Прости меня, любовь моя. Я не хотел этого. Прости меня, прошу тебя. Я и так стал грешен!
Эсмеральда смотрела на Фролло прищурив глаза, в уголках которых появились слезы. Клод привстал, протянув руки к девушке:
– Тише, родная, тише, – в полголоса говорил архидьякон, пытаясь держать себя в руках, но голос его дрожал.
– Нет, нет... Этого не может быть, – шептала юная танцовщица, схватившись рукой за голову и глядя куда-то в пустоту. Ноги ее подкосились, и она упала на руки Фролло.
– Все будет хорошо, – как можно нежней произнес падре, прижимая девушку к себе и гладя ее по голове и спине, – мы справимся. Скажи мне лишь одну вещь: ты любишь меня?
– Я... – Эсмеральда задумалась, – наверное, да. Я не уверена, но я больше не боюсь тебя и ты не противен мне.
Цыганка подняла свое личико и взглянула на Фролло, глаза которого излучали любовь и надежду. Священник нежно поцеловал Эсмеральду, запустив в ее густые волосы руку. Поцелуй этот был такой насыщенный и сладкий, что по щеке отца Клода покатилась слеза.
– Обещай мне, что мы будем теперь вместе и я могу быть свободной при этом. Я очень скучаю по родному двору.
– Конечно, дитя мое, но никому ни слова о нас! – архидьякон прижался своим лбом ко лбу Эсмеральды и закрыл глаза, расплывшись в какой-то нежной и легкой улыбке.
Ей было так тепло и хорошо на душе. Девушка сидела на кровати и улыбалась вслед уже ушедшему священнику.
– Люблю, – повторила она, смеясь, – да, люблю... Только этим теперь душа полна.
Цыганка быстро собралась и отправилась все рассказать Клопену, пообещав вернуться обратно. Труйльфу не верил своим ушам, но был рад за сестру, на удивление самому себе.
– Ну, с Богом дитя мое, приходи, – поцеловав в лоб Эсмеральду, сказал бродяга.
"Я люблю тебя, и никому больше не отдам. Я без тебя пропаду, ведь ты гибель моя", – подумал Клод, выходя в новой чистой сутане из кельи. Святой отец быстро спустился к началу службы. Сегодня собралось больше народу, чем обычно. Падре встал перед прихожанами и окинул их светлым добрым взором. – Сегодня на мессе я хотел бы рассказать о любви, – начал архидьякон улыбаясь. "Счастье это или гибель? – подумал он, открывая книгу, – как знать, она и гибель, и счастье мое. Эсмеральда, любовь моя, ты гибель моя..."
Основные персонажи: Клод Фролло, Эсмеральда Пэйринг: Клод, Эсмеральда, Флёр-де-Лиз (мельком) Рейтинг: G Жанры: Романтика, Психология, Songfic
И снова вечер, и снова один, и снова молитва, обращенная к Деве Марии. Вот уже почти год священник Клод Фролло не находит себе покоя. Душу его раздирает на мелкие кусочки. То в жар, то в холод бросает несчастного мужчину. Поднимая руки к небу и закрывая глаза, он дрожащим голосом тихо произносит ее имя.
– Эсмеральда, – еле шевеля губами, шепчет Клод и, трясущимися от гнева и любви руками, обнимает себя за плечи, сжимая их и впиваясь в них ногтями. В голове хаос, сердце тянет вниз, в душе что-то рвется наружу. Кричать! Кричать, кричать, кричать! Хочется просто орать от этой ужасной душевной боли, которой не было тридцать шесть лет.
Отданный когда-то Богу Фролло, был схвачен цыганским демоном и теперь горит в его нежном и прекрасном пламени. Разрушен, словно карточный домик, тот мир, который строил для себя Клод много лет.
– Все пропало! – кричал священник, ударяя руками в стену и тяжко дыша.
ПродолжениеО любовь! Коварная и беспощадная страсть, которая сжигает все без остатка. Измученный терзаниями души и плоти, святой отец упал на колени. Руки его опустились в бессилии и по пальцам потекли тонкие струйки багровой крови.
Луна, освещавшая келью мученика, озарила поникшего Фролло. Мужчина поднял голову и глянул в окно глазами, полными надежды, грусти и усталости. Разорванное и искусанное покрывало, валявшееся на полу, так же было окутано лунным светом. Покрывало, на стоящей в темном углу кровати, было измято. Клод поднялся и вытер пот со лба. Слабость пробежала по телу священника, и тот оперся ладонями на витражные стекла своего окна, из которого вид выходил на старушку Ситэ. Вдалеке, среди спящего черного Парижа, сиял огонек. С губ Фролло соскользнула ухмылка и снова пропала. Ненависть заполнила душу священника, потерявшего контроль над своим телом и душой. Ему нужна была лишь она одна. Та, что танцует на площади перед людьми. Та, от которой замирает сердце, и забываешь, как дышать. Та, которою полюбил всей душой и телом. Та, что разрушала его безгрешное житье.
Но вот огонь потух, на горизонте посветлело. Снова начинается новый день. Снова мессы и молитвы. Снова она придет на площадь, и снова он услышит звуки бубна и ее прекрасный смех. Но он не сможет к ней прикоснуться, не сможет ее обнять, почувствовать тепло ее тела. Он не услышит шепот, срывающийся с ее губ, ласкающий слух. Он навеки закован в цепи, связан обетом с Богом, и ничто не сможет его разрушить. Слишком слаб, чтобы бросить все построенное, для того, чтобы начать что-то новое. Слишком слаб. Фролло вздохнул и вышел из своей кельи, накинув капюшон. Быстро спускаясь по винтовой лестнице вниз, Клод не заметил стоящую у алтаря внизу девушку.
– Простите, – вдруг окликнул юный голос. Священник обернулся, перед ним стояла молодая, шикарно одетая, белокурая девушка. – У нас репетиция венчания с моим женихом сегодня. Во сколько нам приходить?
– Не раньше двух, – сухо ответил святой отец и скрылся среди колонн, когда девушка вышла из собора. Пробегая мимо статуи Девы Марии с младенцем, Клод нервно обернулся к алтарю, убедившись, что никого кроме него самого в соборе пока нет.
– А кто это? – поинтересовался человек, стоявший перед Фролло, указывающий на Святую Деву рукой.
– Дева, – тут Клод побледнел, и его кинуло в жар, – Мария. О, Господи! – на выдохе и шепотом произнес священник, и лицо его расплылось в улыбке.
– Красивая, – отозвался интересовавшийся и, мило улыбаясь, человек протянул священнику руку. – Я – Эсмеральда, танцую тут недалеко.
Девушка кивнула головой в сторону выхода. Мужчина смотрел на цыганку, словно на привидение. "Нет, этого не может быть", – нервно думал Фролло. Его руки так и тянулись к юной красавице, чтобы прижать ее к себе, но святой отец лишь выдохнул и выпрямился.
– Цыганам тут не место, – нахмурив брови и подавляя свою сущность в душе, отозвался Клод. – Уходи.
– Простите, пожалуйста, – потупив взор, девушка двинулась к выходу.
Но, не успев сделать и пяти шагов, Эсмеральда почувствовала тепло тела, прижавшегося к ее спине. Тихое ровное дыхание над ухом, теплая щека… Ледяные руки, прижимавшие ее к мужчине.
О, сколько боли приносило это объятие несчастному Клоду, который готов был сейчас носить цыганку на руках, целовать ее ноги, который хотел гладить ее тело, не пропуская ни сантиметра. Руки его ослабли и опустились.
– Иди, – глухо произнес святой отец и оперся о колонну. – Иди.
Цыганочка провела рукой по щеке Фролло и, все так же мило улыбаясь, тихо прошептала:
– До встречи.
След ее простыл так же быстро, как и она оказалась в объятиях мужчины. Губы священника расплылись в улыбке, глаза засияли надеждой о том, что это только начало.
...Потом он завел глаза и сладко прошептал Маргарите: - А вот и ваше имущество, Маргарита Николаевна, - и он подал Маргарите тетрадь с обгоревшими краями, засохшую розу, фотографию и, с особенной бережностью, сберегательную книжку, - десять тысяч, как вы изволили внести, Маргарита Николаевна. Нам чужого не надо... читать дальше - Лжец, - вздохнув и покрутив бокал с красным вином, подытожил Коровьев-Фагот. - Да не переживай так, - раздалось скрипучее мяукание с кресла в углу, - мало ли этих женщин на свете! Что ты раскис? У тебя есть все возможности! - Да что мне эти женщины, Бегемот? - первый помощник Воланда вытянул ноги перед камином, снова погрузившись в свои мысли. Некоторое время спустя Фагот начал рассуждать вслух, - В конце концов, она любит своего никчемного сумасшедшего Мастера. А ведь она так от него настрадалась! Так настрадалась! Бедная моя Маргарита! Я до сих пор помню ее пронзительный взгляд, чувствую ее тепло и вижу прелестную улыбку. Я никогда не забуду, как стирал кровь с ее лба, как она держалась за мою руку. О эти нежные пальцы... В пенсне поблескивало отражение языков пламени, воротник костюма был расстегнут до груди, парочка прядей зализанных волос спадала на уставшее от ночной суматохи лицо. Мысль была одна: прекрасная Маргарита, королева бала Сатаны. "А ведь у Воланда очень хороший вкус", - дерзнул своей мыслью Коровьев и закрыл глаза.
Маргарита лежала лицом к полной луне, которая освещала всю комнату, где спали Мастер и Маргарита. Писатель отвернулся к стене, словно чужой человек, и мирно спал, будто все так и должно быть. Марго смотрела на луну и время от времени вздыхала. "Как он был неотразим на сегодняшнем балу! - растягивая улыбку, начала мечтать женщина, - Этот черный фрак, белая рубашка, волосы зачесанные назад, прямая спина, в глазах огонь! А-ха-ха-ха-ха-ха!!! - мысленно залилась хохотом ведьма, - Какая же я дура, что осталась с Мастером! Может, он и Мастер, но не мужчина более! Нет, не мужчина! Он слаб. Он не защитит меня! Нет!" Маргарита тихо приподнялась, посмотрела на спящего мужчину и, убедившись, что тот спит, встала с постели и подошла к окошку, в которое светила белая полная луна. "Всё это так глупо и нелепо, - начала рассуждать Маргарита в полголоса, - Я влюбилась в роман! Ха-ха, смешно, не правда ли? Понтий Пилат, Иешуа... Вот, что я действительно любила в этом затхлом подвальчике. Не его, - Марго глянула на Мастера, которой что-то бормотал во сне, - не его... Но в моей памяти остались те хитрые с огоньком глаза. Ах, милый, милый Фагот! Я не ожидала, что увижу тебя с другой стороны. Такого мужественного, статного, серьезного". Маргарита улыбнулась уголками губ, глядя на стол, где лежал возобновленный Воландом роман. - Прочь! - неожиданно крикнул Мастер, махнув рукой, - Уходи! Ты же умная женщина, Марго! - женщина испуганно обернулась, подумав, что ее бывший возлюбленный все слышал, но увидела лишь стонущего во сне человека. - И во сне ты меня гонишь, - грустно ухмыльнулась Марго, - Что ж, я уйду. Но не печалься обо мне тогда более. Маргарита села за стол и быстро написала Мастеру письмо.
***
К мастеру.
Дорогой Мастер, Я пишу тебе, чтобы сообщить о том, что я ухожу. Улетаю к новой жизни. Я сменила прежнюю жизнь на новую. Я испытала на себе муки Христовы, пребывая на Балу у Сатаны. Все это было ради тебя. Мне казалось, ты будешь рад и больше не будешь меня прогонять. Сколько слез выплакано мной! Сколько нервов и бессонных ночей! А ты продолжаешь меня гнать. Даже во сне ты просишь меня уйти. Прости меня, мой дорогой Мастер, тот, кого я полюбила, уже не вернется. Не тюрьма тебя изменила и не лечебница для душевно больных. Ты сам изменил себя, ты сам поменял свое сознание. Теперь ты все отрицаешь и тебе все равно, что станет с тобой. А я не могу так, пойми же меня. Услышь! Прости меня, неверную, что покидаю тебя. Я поняла этой ночью, что любила все это время не тебя, а твой роман. Именно в него я была слепо влюблена. И сейчас продолжаю любить. Но этой ночью я наконец полюбила того человека, того мужчину, за спину которого я готова встать с гордо поднятой головой. Нет, милый Мастер. Речь не о Воланде, как ты мог подумать. Я говорю о Нем! О Фаготе! Об этом прекрасном рыцаре. Прости меня, но я улетаю. Я должна увидеть его хотя бы на секунду, чтобы рассказать ему о чувствах. Я не боюсь отказа, я пойму! Но здесь мне стало тесно и душно. Мне хочется бежать подальше от этого дома и с этой улицы. Прости меня, великий Мастер, сбегаю. Но всегда знай, я буду верна твоему роману до конца своих дней. С наилучшими пожеланиями, Маргарита.
***
Просьба.
Маргарита со всех ног бежала по ступеням к пятидесятой квартире, где отдыхали Воланд и его свита. Тяжело дыша, Марго постучала в дверь, что было сил. - Откройте! Это я, Маргарита! - чуть не в слезах и жадно набирая воздух, кричала ведьма. - Доброй ночи, королева Марго, - поклонилась гостье Гелла и впустила в квартиру королеву прошедшего бала. - Где он? - прорычала Маргарита, бегая глазами по темному коридору, - Где он, я спрашиваю?! - А Мессир уже... - начала Гелла, но ее тут же перебили. - Не он! Где Коровьев? - Марго злобно глянула на ведьму в передничке, и та показала рукой на боковую дверь. Гостья буквально ворвалась в комнату. В самой комнате мало что изменилось после ее ухода с Мастером: в камине потрескивал огонь, Бегемот, свернувшись клубочком, спал на кровати, Азазелло дремал в кресле, иногда похрапывая, на столе так же стояли бутылки с вином, ваза с фруктами, тарелки, на которых лежало недоеденное мясо. В помещении чувствовался покой. Перед камином, вытянув вперед ноги и подперев рукой правую щеку, в кресле сидел Фагот и смотрел на догорающий огонь. Приход Маргариты нисколько не потревожил сон двух разбойников, а первый помощник Воланда не спеша поднял голову и оторвал свой взгляд от камина. Увидев полюбившуюся ему женщину, Коровьев замер от удивления. Фаготу показалось, что он снова ожил, сердце его забилось, к щекам прилила кровь, дыхание участилось. - Марго, - мужчина быстро вскочил со своего места и подошел к гостье, взяв ее за руки. - Ах, милый Фагот, мне надо кое-что тебе сказать! - обрадовавшись такому приветствию, на одном дыхании прошептала Маргарита. - Я слушаю тебя, дорогая. Неужели что-то случилось с Мастером? - взволновался рыцарь. - Нет, нет, с ним все хорошо. Со мной беда, - тяжко вздохнула женщина, - полюбила я тебя, Фагот. Всем сердцем и душой полюбила. Из головы никак не выходит твой прекрасный образ: твоя прямая спина, широкие плечи, твоя нежная улыбка и хитрый взгляд. А голос! Голос! Этот бархатный звук! Я готова слушать тебя вечно, готова принимать гостей на балу, лишь бы ты снова стоял рядом и рассказывал мне про каждую пару новых гостей. - Какое счастье! - вскрикнул Коровьев и обнял Маргариту, прижав ее к своей груди, - Какое счастье, что ты вернулась, - снова перейдя на шепот, улыбнулся Фагот, - я всю ночь думал о тебе. Первый раз за столько лет, я снова почувствовал себя живым человеком. Ах, любимая Марго, как я хочу быть с тобой. Хочу видеть твои глаза, твою улыбку, чувствовать твое тепло. Хочу любить тебя сильнее, чем сейчас, хотя сильней и быть не может. Марго, моя милая Маргарита! - Воланд, - вдруг во весь голос воскликнула ведьма, - он нам поможет! Пойдем к нему! - Боюсь, что это невозможно. Твое желание было исполнено, второго такого хозяин не позволит. - Ну должен же быть хоть какой-то выход! - не унималась Маргарита, - Пойдем, попытка не пытка! Женщина схватила любимого за руку и потащила за собой, уверенной походкой направляясь в спальню Сатаны. Беспардонно распахнув перед собой дверь, Марго поклонилась перед Воландом и посмотрела ему в глаза: - Мессир, Вы всесильны, я знаю! Этой ночью Вы были добры ко мне, исполнили не одно мое желание. Прошу Вас, Милейший, - Марго упала на колени у ног Дьявола, сидевшего в кресле и читавшего какую-то книгу. - Право, Маргарита Николаевна, встаньте. Вы сегодня не мало потрудились на балу, я Вам за это очень благодарен. Но что же Вас привело сюда снова? - повернулся к ведьме Воланд и глянул на стоящего сзади Фагота. - Любовь меня сюда привела,великий Воланд. Люблю я его, понимаете? - глаза Маргариты сделались печальными, - Вот только вместе хотим быть, а Вы один всемогущий. Помогите нам, я умоляю Вас. Готова тысячу лет встречать гостей на балах! Готова помогать Гелле! Готова на все, лишь он был рядом... - ведьма посмотрела на Фагота, который любовался ею, иногда поглядывая на реакцию Воланда. - А что скажешь ты, Фагот? - глаза хозяина перешли на Коровьева. - Готов всю жизнь служить Вам. Прошу, Мессир, разрешите быть нам вместе. Я не смогу без этой женщины, - рыцарь поднял на ноги Маргариту и прижал ее к себе, не отрывая глаз от любимой женщины, - позвольте служить Вам верой и правдой, лишь бы быть рядом с ней. Маргарита улыбнулась, смотря на своего возлюбленного, руки которого крепко держали ее за плечи. Женщина закрыла глаза, чувствуя, как ее наполняет любовь. Впервые за долгое время она чувствует себя счастливой и не измученной. - Что ж, я разрешу вам быть вместе при условии, - Воланд поднял указательный палец и укоризненно посмотрел на пару, - если ты, Фагот останешься в моей свите, а Вы, Маргарита Николаевна, будете сопровождать везде вашего возлюбленного и готовы отвечать за все его дела, так помощь Гелле не помешает, Вы были правы, - немного помолчав и осмыслив ситуацию, Воланд медленно встал с кресла и перебрался на кровать, - Прошу прощения, что я снова в таком виде... - Ничего, Мессир, - быстро ответила Марго. - Хорошо. Тогда я позволяю вам быть вместе. Закрепите свой союз у Бегемота. Всего хорошего, спокойной ночи.
Пару минут спустя Маргарита и Фагот стояли, обнявшись, на крыше дома и смотрели на луну. Обоих переполняло то новое, когда-то потерянное чувство. Внутри все кипело и бурлило, снова хотелось смеяться и кричать от радости, бегать и прыгать, целовать прохожих, но они стояли молча и, улыбаясь, смотрели то на ночную Москву, то друг на друга. - Я никогда не забуду твой взгляд, когда ты отдавал мне роман, - начала Маргарита, глядя на возлюбленного, - В них была такая боль, такая любовь, такая грусть... - Я был печальным рыцарем, но ты все изменила. Теперь я хочу и буду только улыбаться,- Фагот провел рукой по талии Марго и, впитывая взглядом каждый сантиметр тела женщины, нежно прикоснулся к ее теплым губам. Их тени слились в одну, они стали единым целым. Теперь они вместе. С сегодняшнего дня для них начинается новая жизнь.
Пэйринг или персонажи: Альберт, Алиса Рейтинг: G Жанры: Романтика, Ангст, Драма, Психология, Философия, Повседневность, POV, Hurt/comfort, Songfic, Эксперимент, ER (Established Relationship), Дружба, Любовь/Ненависть
Воздушный змей.
читать дальшеОчередное утро понедельника. Наконец-то! В воскресенье почту не разносят, а я так соскучилась по запаху его писем и разговорам за жизнь! Поставив турку на плиту, я быстро спускаюсь по винтовой лестнице нашего дома на первый этаж. Ах! Как я люблю эти пролёты наших французских домов! В них есть какая-то загадка, какая-то интрига и волшебство. Кованные узорами, они сопровождают нашу жизнь, оставляя на своих ступенях наши воспоминания: первый поцелуй, первое бальное платье, первые слёзы... И вот, наконец долгожданное письмо в моих руках! Я прижимаю его к лицу и вдыхаю этот аромат... Vera Vang, по тебе я тоже скучала. Снова бегу в квартиру. Кофе уже готов, на столе стоит завтрак, и я, налив чашечку шоколадно-апельсинового кофе, вскрываю конверт:
"Привет, моя маленькая. Как твои дела? Что нового? У меня всё как всегда. Ты знаешь сама, здесь ничего не меняется. Практически вечное лето, море, красота природы и я, как всегда, никуда не бегу. А зачем? Тут спешить некуда. Вообще, время - удивительная вещь. Она переносит нас то в прошлое, то в будущее, но возвращает снова в настоящее. И всё, опять же, зависит от нас. Ты согласна со мной? Наш мозг удивительно устроен! Зачем нам машина времени, когда мы сами можем ею быть? Вот я закрываю глаза и снова вижу нас, совсем ещё маленьких. Как сейчас помню, тебе пять, мне восемь. Ты бежишь ко мне, радостно смеёшься, протягиваешь свои маленькие ручки и показываешь ракушку. Она до сих пор у меня сохранилась. Тогда она казалась нам такой большой, с твою ладошку! А теперь она такая маленькая в моих руках. Вот мы снова побывали в прошлом. Ты знаешь, всё то время, которое мы проводили вместе было самым счастливым и беззаботным. Как я хочу чаще видеться с тобой, гулять, болтать о всякой всячине. Я очень скучаю по этим дням. А помнишь, совсем недавно... Буквально год назад, ты приехала ко мне на пару дней. Ты вся светилась от счастья. Помню твою улыбку, последний раз ты так улыбалась, когда влюбилась в того парня из другого города. Ты всегда выгораживала его перед родителями, веря в добро и верность людей. И вот ты стоишь на пороге моего дома, с чемоданом, запыхавшаяся, но счастливая. Я сначала не понял, что случилось, потому что первое, что я увидел - слёзы. Правда, я тогда очень сильно за тебя испугался и не знал, как реагировать. Но ты всё сделала сама: бросила все сумки и кинулась мне на шею, заплакав. я стоял в растерянности, слегка приобняв тебя. Я, конечно, знаю твой характер и темперамент, то, что ты эмоциональна. Но такое я видел впервые. И только когда ты соизволила сказать, что вот-вот выйдешь замуж, моё сердце не выдержало. В хорошем смысле слова, ты не подумай ничего такого! Я очень тебя люблю и хочу тебе только счастья. После твоих слов я почувствовал такой страх одиночества, что моя маленькая девочка вот-вот уйдёт, упорхнёт и когда я её потом увижу? Возможно я думал, как эгоист. Надеюсь, ты меня простишь за это, но, я не мог ничего с собой поделать. Да, я был счастлив за тебя, был зол на себя, что не проявляю всей искренней радости. Но, сама посуди! Как можно радоваться собственному горю? Хотя... Кого я спрашиваю... Ты радуешься даже этому. Наверно поэтому, после всего, что с тобой происходило, ты не утратила свою жизнерадостность. Твоя детская игра до сих пор спасает во многих ситуациях. Как сейчас помню, мы тогда сидели у маяка. Ты, как обычно, нескончаемый поток энергии, бегала прыгала, смеялась, а я сидел унылый и чуть ли не плакал из-за сломанного воздушного змея. И тут ты плюхаешься рядом со мной и берёшь в руки поломанную вещь. Ты долго смотрела на него, а потом выдала: "И чего ты хнычешь, как девчонка?" Тогда я собрал всю волю в кулак и сказал: "Я не девчонка! Мой воздушный змей сломан, а такого больше нет!" И после ты засмеялась. Так звонко, так от души и так заразительно, что я невольно улыбнулся сам. Ты быстро вскочила и побежала на маяк, я лишь проводил тебя взглядом. Сколько тебя тогда не было? Час? Полтора? Я смотрел на заходящее солнце пока тебя не было. Спустя время ты появилась снова. В твоих руках был тот самый змей. Ты была перепачкана не то клеем, не то красками, к тебе прилип песок, а ты улыбалась. Когда ты подошла к краю обрыва и кинула змея вниз, я испугался, рассердился и чуть было не толкнул тебя следом, но змей взмыл в воздух и полетел. Мы оба наблюдали за ним, выписывали в воздухе восьмёрки и круги. Ты починила эту игрушку. И тогда, я впервые узнал секрет твоего жизнелюбия. Помню, ты повернулась ко мне и сказала: - Всё дело в игре. Когда тебе грустно и плохо, ищи во всём плюсы. Абсолютно во всём и всегда! - Даже в смерти? - Даже в смерти. - Что же в ней хорошего? Человек умирает, другие страдают и плачут из-за него! - я явно был в недоумении. - Как что?! Земля не самое радостное место согласись. Она притягивает нас к себе, приковывает. Мы не можем летать, как наш Бо-шу. Взрослые много страдают, болеют, воюют и вообще... В общем, под конец жизни им становится очень плохо. Вспомни бабушку: она страдала, болела в конце жизни раком, ей было больно. И разве ты позволил бы ей мучиться дальше, чтобы она только не умирала? Это эгоизм, Альберт, простой человеческий эгоизм. Мы хотим, чтобы люди всегда были с нами. Привязываем их к себе и заставляем страдать, сами того не желая. А зачем? Это же плохо, и в итоге страдаем сами мы! Проще отпустить человека, чтобы он был счастлив сам по себе. И вспомни, когда бабушка умерла, она улыбалась. Неужели ты не хотел порадоваться за неё? - Нет. Она же умерла. - Вот, Ал, видишь! О чём я тебе и говорю. Мы не видим элементарных простых плюсов. Она умерла - событие грустное, но она счастлива. Она больше не мучается и ей там хорошо. Она охраняет нас и она снова молода и прекрасна. Как же за неё не радоваться? - Откуда ты знаешь, как она там выглядит? - Ниоткуда, просто так думаю. Ты бы хотел предстать перед остальными дряхлым стариком? - Нет. - Вот и она не хотела. Так что почему ты должны грустить из-за её смерти, если ей там хорошо?.. Опять же, ты хныкал сегодня из-за сломанного змея... - Я не хныкал! - Не суть. А что плакать то? Ищи опять же плюсы! Сломался? Можно починить или купить нового. В конце концов, можно вдвоём сделать нового, переродить Бо-шу в новое тело. Ему было бы приятно, а нам весело.
Я до сих пор помню этот диалог. Этот момент. Словно пересматриваю фильм, отрывок из фильма, который не выходит из моей головы. И до сих пор я ищу плюсы во всём, что происходит. Тебе я очень благодарен за это. Спасибо, что ты у меня есть, моя маленькая Элис.
Твой, ищущий плюсы, Альберт".
Магниты
Никак не выходит из головы твоя фраза: "Ты магнит". Я неволей задумался, а ведь правда. Мы с тобой магниты друг для друга. Сама посуди: у нас очень странные отношения. Мы не брат и не сестра, мы не муж и жена, мы даже не пара, мы не друзья. По сути мы сами не знаем кем приходимся друг другу, но при этом у нас с тобой самые чистые и искренние отношения, которым позавидуют все! После той ночи, когда ты мне сказала эту фразу, я понял, что все мы те или иные магниты. Хочу поделиться с тобой своей теорией. Надеюсь, ты меня поддержишь. А теперь смотри... Есть три типа людей магнитов: минусовые, нейтральные и плюсовые. Начну с минусовых. Минусовые магниты это те люди, с которыми ты не можешь находиться рядом, но тебе с ними всё равно интересно. Тебя бесит их присутствие, тебе хочется, чтобы человек ушёл. Зато переписываться вы можете день и ночь, вас ничто не оторвёт от этого процесса. Помнишь, у тебя был такой друг, кажется Ваня. Забавный тип, хотя со своими странностями. Но рядом вас нельзя было сажать, потому что вы могли поубивать друг друга. А как ни спрошу, с кем ты там переписываешься, так с этим Ваней! И до сих пор мы не можем найти объяснения, почему же у вас так было. Вы хотели друг друга на расстоянии. Забавная была ситуация. А ещё был Артём! Помнишь его? Конечно помнишь! Мужик он классный, в баре с ним сидели за милую душу, но, как ужасно он писал. Ему проще было звонить. Нейтральные - это те, с кем тебе хорошо и в переписке и в жизни. Они могут тебя бесить как перепиской, так и в жизни, но при этом вы всё равно не можете без взаимного общения. Наверно с такими ребятами всё зависит от настроения. Это вот была подруга у тебя такая... Не помню, правда, как её звали. Но не суть. А теперь моя любимая часть - плюсовые. Это люди перед которыми у тебя подкашиваются ноги, едет крыша, с этими людьми ты полностью отдаёшь себя. Помнишь, как у нас сносит крышу при одном взгляде друг на друга? Вот этот плюс. Мы в вечном желании друг друга, как только увидим. Нам не надо никаких слов. Нам надо просто находиться рядом. Мы можем отдаться друг другу не только физически, но и морально. Я помню все наши встречи, как будто это было вчера. Помню, как ты напивалась у меня в гостях и оставалась на ночь, как мы танцевали медляк, когда в соседней комнате спала мама, а я тебя в этот момент нежно целовал. Как ты тащила на себе меня домой уставшего. Все думают, что мы встречаемся или брат и сестра, потому что очень похожи. А на самом деле мы просто плюсовые магниты, которые притягивает к друг другу вне зависимости от ситуации и положения. Мы как любовники без любви. И та ночь, когда ты лежала полуголая у меня на кровати, хитро улыбалась, смотря на меня. - Ну ты чертовка, - сказал тебе я. А ты засмеялась, слегка пихнув меня ножкой в плечо. - Что ты со мной делаешь? Ох... - Просто ты магнит. Я не могу себя контролировать, вот и всё. - Магнит, - я взял тебя за руки и поднял к себе, коснувшись твоих губ своими, - пора домой. Или останешься у меня? Ты ничего не сказала, лишь снова улыбнулась, обвив руками мою шею. Я не могу устоять перед тобой. Забываюсь и растворяюсь в тебе. Побольше бы таких посиделок с тобой. Мне тебя очень не хватает. Ничего, скоро я вернусь и приглашу тебя к себе на виски. Ведь с них всё и началось.
Твой магнит, Альберт.
Время перемен
Кто сказал, что осень это конец цикла? Конец жизни? Ну и что, что трава желтеет, а листья падают с деревьев? Это же не конец! У нас, как ты понимаешь, наступила настоящая осень. А это значит, пришло время перемен. Насколько я помню, ты всегда любила и ненавидела осень одновременно. Не любила за холод и сырость: ты же девочка южная. А любовь проявлялась в начале нового красивого сезона, когда ты что-то меняла в своей жизни, если не самостоятельно, то по воле судьбы. Вспомни, все ключевые встречи, знакомства, изменения во внешность происходят у тебя именно осенью, а не как у всех весной. Никогда не забуду, как ты возмущалась по этому поводу! "Не зря же дети идут в первый класс осенью! Осень - это время перемен!" - возмущенно кричала ты и била своим маленьким кулачком по столу. Ты до сих пор убеждена, что осень начало чего-то нового? Хотя зачем я это спрашиваю? Судя по тому, что у тебя происходит в жизни, как ты меняешься, твои убеждения не сломать простой логикой, что весной всё расцветает и оживает. - ... потому что осень даёт возможность вырасти весной чему-то новому! - не унималась ты. - Но всё умирает, впадает в спячку, - я пожимаю плечами и ласково улыбаюсь тебе. - Да почему умирает-то сразу?! Оно просто меняется, переодевается, начинается заново. А весна это уже третья стадия развития природы, - ты разводишь руками, придавая весомость своим аргументам. Ты считаешь, что цвет осени не с проста красный... "... ведь он как огонь, а огонь это очищение, очищение происходит для чего-то нового..." Вот пишу я эти строки, и твой звонкий голос в моей голове продолжает твердить, что осень это не конец, а прекрасное начало. Как тут с тобой спорить? Может ты действительно права и осень меняет нас как внешне, так и внутренне. Судьба сама даёт нам толчок для чего-то нового. Мы с тобой тоже познакомились осенью и это было самым прекрасным, что со мной когда-либо случалось. Прикладываю к письму кленовый лист с того самого дерева, где когда-то качал тебя на самодельных качелях. Клён совсем разросся и тоже ждёт твоего возвращения.
- Ну, хорошо, - немного подумав, начала она, - я вам расскажу. Она опёрлась на левый подлокотник клетчатого серого кресла, закинув ногу на ногу. Эта женщина всегда выглядела сексуально и женственно, чтобы на ней не было надето. Вот и сейчас она сидела передо мной в сером, из тонкой шерсти, костюме. Плечи пиджака были широкими, а под ним не было ничего. Глубокий вырез и широкий воротник открывали вид на её небольшую, но упругую грудь. Однако всё самое интересное было прикрыто. На шее висел винтажный кулон на длинной цепочке. Между тонкими пальцами левой руки была зажата дымящаяся сигарета. Даже это, такое простое дело, как курение, она выполняла с непринуждённой элегантной простотой и лёгкостью. Обычно женщинам не идёт курение, но ей… Мне казалось, это был дар. Правой рукой она медленно подносила стакан со скотчем и также медленно его потягивала, после чего снова делала затяжку. Мы сидели в кафе-библиотеке, дизайн которой очень напоминал английский стиль. Народу было немного. Наш столик находился возле книжного шкафа, в самом углу одной из комнат. Я сидела спиной к залу, а она внимательно разглядывала мужчин, проходивших мимо или сидевших за своими ужинами и занимающихся своими делами. Я поправила очки и откашлянулась, не зная с чего начать своё интервью. Откровенные вопросы меня смущали, но от этого интерес разгорался только сильнее. Выдохнув и подняв на неё глаза, я прикусила карандаш: - Так значит, он был вашим любовником? Продолжение- О, несомненно, - она подпёрла ладонью подборок и посмотрела куда-то позади меня, вспоминая те дни, - он был прекрасным любовником. Пожалуй, лучшим из всех. Он хотел не только трахаться со мной, ему не менее важна была моя начинка. Он водил меня не только по ресторанам, но и в театры, знакомил с друзьями и просто знакомыми. Порой мы проводили ночь за пустой болтавней. Он не боялся показаться со мной на публике, - её губы растянулись в улыбке,- а по ночам он превращался то в дикое животное, то в нежного зверя. Я была и его жертвой, и его укротительницей. Мы любили играть в разные игры. Как-то раз мы сидели с ним перед камином. Это было зимой, кажется в горах Франции. Мы болтали, а потом он посмотрел мне в глаза и сказал: «Давай сыграем в шахматы». Я согласилась, - усмехнулась она, - хотя думала, что исход вечера будет немного другой. Однако, он всегда умел удивить и ошеломить. Когда он принёс шахматную доску, лицо его было серьёзным. Тогда он сказал мне: «Раздевайся. Будем играть голыми». Его голос был холоден. Я даже испугалась на секунду, но не осмелилась ему сопротивляться и быстро сняла всё, что на мне тогда было. Она замолчала на секунду, пребывая в том самом дне, в той самой минуте, когда повиновалась своему властелину. Её глаза смотрели куда-то в пространство, а мягкий свет зала и свечей придавал им цвет янтаря. Тут она глянула на меня и, сладко пригубив скотч, заказала ещё два стакана: себе и мне. - О, нет, я не пью, - засмущалась я, и щёки мои слегка покрылись румянцем. - Расслабься, детка, здесь все свои. К тому же мы говорим о сексе, а тут без пары капель не обойтись, - она стряхнула пепел в прозрачную пепельницу и снова откинулась в кресле. - На чём я… Ах, да. Я сняла с себя всё, что было, и он последовал моему примеру. Потом мы начали первую партию. За каждую съеденную фигуру, проигравший должен был сделать что-то эротичное в адрес победителя хода. Наши прелюдии всегда были интересными и всегда отличались одна от другой. Но этот вечер был особенным, я бы даже сказала необычным. Когда я съела его первую пешку, он наклонился ко мне и, проведя рукой по бедру, нежно поцеловал мою шею с лёгким прикусом. От этого моё тело всё покрылось мурашками. Он быстро узнавал мои слабые места. После очередной его победы, я сосала мочку его уха, проводя ногтями по шеи вниз. Мужчины это любят, - она пожала плечами. - Никогда не понимала, почему это их так заводит? Его же прямо передёргивало от такого. Тогда я решила не останавливаться и медленно ввела кончик языка ему в ухо. Он впился ногтями в мою спину и прижал к себе. Он рычал. Такие мелочи сносили ему крышу, и я нагло этим пользовалась. Помню, я тогда ещё засмеялась, осознав его слабость передо мной. Он упивался моим телом. Любил, когда я строю из себя шлюху. Его это возбуждало. Я ему поддавалась. Игра в шахматы закончилась, но началась другая. Он начал жадно целовать меня. Везде. Абсолютно. Она резко замолчала и метнула свой взгляд на официанта, что принёс выпивку и поменял уже заполнившуюся пепельницу. Эта женщина много курила, точнее не курила, а любила держать дымящуюся сигарету в руках и лишь иногда затягивалась, но делала она это так, будто целует любовника. - Он оставлял засосы и укусы на моей шее, прижимал меня к себе. Я всегда чувствовала себя такой маленькой и беззащитной девочкой, когда он овладевал мной. Он целовал между грудей, покусывал и посасывал соски. Мне это безумно нравилось, и порой я выгибалась в этих огромных руках то от удовольствия, то от приятной боли. Иногда я громко выдыхала и стонала. Не могла сдержать своих эмоций. Я любила запускать руки в его волосы и сжимать их как поводья. Его поцелуи всегда были игривыми. Он опускался губами вниз по животу и целовал внутреннюю часть моих бёдер, но никогда не касался раньше времени моей киски. Меня заводила эта игра в «недотрогу». В итоге я сдавалась и начинала просить его поцеловать меня между ног. Я умоляла и стонала, извиваясь под его сильным и крепким телом. Он упивался этими моментами и целовал в этот момент мне ноги, а после нависал надо мной и проводил языком по моим высохшим от вздохов губам. Я закрывала глаза и предавалась чувствам, - она, видимо, изрядно была возбуждена воспоминанием и отпила приличный глоток скотча, от чего сама зажмурилась и выдохнула. - Я чувствовала его теплый влажный язык возле своих набухших от возбуждения половых губ. В эти моменты мне всегда нравилось двигать тазом к его лицу, призывая тем самым, к действию оральное мастерство его языка. Не скажу, что я кричала или очень громко стонала от этих ласк. Давай будем реалистами – это не порно всё-таки, - она подмигнула мне, и мы засмеялись, чокнувшись стаканами. - Так вот, такие ласки могли у нас длиться достаточно долго. Могло доходить до часу. - До часу? – в изумлении поинтересовалась я, отпив маленький глоточек. - Ну да, - взяв очередную сигарету, она пожала плечами, будто всё так делают, - всё зависело от нашего настроения. Но, думаю, смысл ты уловила, дорогая. Что касается самого секса, он всегда у нас был неподражаем... Мы любили начинать сзади. Он разворачивал меня спиной к себе, наклонял, если мы стояли, и мучительно медленно входил. Одновременно с этим он вёл рукой по моей спине вверх, после опускал её вниз, слегка сжимая грудь и обнимал, придерживая моё тело за живот. Мне кажется, так он давал мне время подготовиться к грядущему урагану чувств и эмоций. Я прогибалась, закрывая глаза, и тихо со стоном выдыхала от этого удовольствия. Ну, знаешь, это приятное, будоражащее чувство, когда в тебя входит горячий твёрдый член, - она прищурилась, смотря на меня. Я же смотрела в блокнот и старалась всё записать, не смея поднять глаз. - У меня всё тело дрожало в нетерпении. Он никогда не был сразу резок – это было нарастающей страстью, которая переплеталась потом с лёгкой приятной болью. Постепенно он ускорялся, сжимая мои бока и ягодицы так, что потом на теле оставались синяки. Но тогда нам было всё равно. Когда он был сзади, то целовал мои плечи и покусывал их. После он выпрямлялся и, держа меня за волосы, входил с каждым разом всё глубже и резче. Я всегда ловила от этого кайф. Порой он медленно входил, прижимаясь всем пахом ко мне, и также медленно выходил. Повторялось это под счёт: он заставлял меня считать, - она стала говорить медленнее, будто хотела передать все эмоции и ощущения мне, - а потом он несколько раз быстрыми движениями входил и замирал во мне. Порой я даже вскрикивала. Моё тело содрогалось, и по нему проходила мелкая дрожь. Тогда он снова начинал медленно двигаться, а потом его движения снова становились глубокими и жёсткими. Когда ему надоедала эта поза, он любил сажать меня сверху. Клянусь, он любовался этим телом. Его руки гладили бёдра, он вздыхал и порой постанывал, когда стеночки моей киски натирали ему уздечку. После ласки переходили на грудь: ему нравилось сжимать её, как можно сильнее. Но этого не любила я. Однако, позволяя ему эту вольность пару раз, я давала ему пощёчину и хватала его за лицо, стоная от того, как глубоко находится его член во мне. И он лизал мои пальцы, помогая мне двигаться, приподнимая таз. Я выгибалась назад, ему нравилось это ощущение, когда член в напряжении чуть натягивается и отклоняется вниз. Он хватал меня за зад и начинал двигать мной. Я невольно прыгала сверху, впиваясь ногтями в его грудь. Он рычал мне в ответ, но не мог ничего поделать – ему хотелось больше, и он не мог остановиться. В порыве страсти он мог хватать меня за нижнюю часть лица и совать указательный или средний палец мне в рот. Я сосала их и облизывала, нарочно роняя слюни на его тело. Он приходил в восторг, - она снова стряхнула пепел и затянулась в задумчивом молчании. - А потом он скидывал меня с себя… Делал он это чертовски ловко – я ни разу не падала на пол, только если он этого не хотел. И потом он брал меня на руки, точнее хватал руками меня под коленями и насаживал на член, прислонив к стене. Я не особо любила эту позу – мой позвоночник после этого всегда был синий. Но, отдам должное индусам, входил он легко в такие моменты. Когда я хотела кончить, я просила его отыметь меня раком. Да-да, именно отыметь. Как грязную шлюху. Эти слова всегда били его по щекам, словно кто-то кинул перчатку, сделав вызов. И он ставил меня раком, прямо на пол, на четвереньки. Входил и начинал постепенно разгоняться. Я падала лицом вниз и стонала. Мои глаза были закрыты, а одна рука мастурбировала клитор… И чего только Бог не придумает?!.. Я всегда выжимала из него по полной. Его бёдра ходили ходуном, руки шлёпали по ягодицам, сжимали их, впивались в бока, порой он оттягивал меня за волосы назад. А я, задыхаясь, стонала, пока на меня постепенно не накатывал оргазм, который разливался по телу теплом и не расходился судорогой. Тогда моя рука, что ласкала клитор, просто падала вниз. Я глубоко и тяжело дышала, а он продолжал двигаться в бешеном темпе, приближаясь к своему концу. И когда оргазм накатывал, он быстро выходил из меня и додрачивал рукой пару раз и кончал мне на спину… Ну, или туда, куда пожелает. После я открывала глаза и видела его – всего запыхавшегося, мокрого и тяжело дышавшего. Он целовал мою шею, щеку и падал вместе со мной на кровать. Мы всегда лежали молча. Я не двигалась, слушая, как постепенно восстанавливается его дыхание. А когда он приходил в себя, мы смотрели в глаза друг другу и начинали смеяться… Она убрала сигарету от своих бордовых матовых губ и выдохнула клубок едкого дыма, смотря куда-то в сторону. Дописав, я подняла на неё глаза. Она не шелохнулась. Я внимательно разглядывала её. Она выглядела абсолютно свободной от всего и независящей ни от кого, однако, еле заметная улыбка на её устах выдавала главную тайну её жизни – зависимой она была всегда.
Вот так вот накатывает ностальгия на тебя и находишь ты свой старый дневник. Читаешь, плачешь от ужаса и всего кошмара, что тут написан. Удаляешь самое позорное, оставляя более-менее приличные старые посты, которые вызывают у тебя улыбку умиления. По ходу дела думаешь, как сделать свой контент интересным. Подумала я, и решила, не писать ли мне сюда свои фанфики? Как идейка?..
В этом году лето отлчалось от прежних каникул. ... В первый месяц лета, в который, по идеи, все ребята уже отдыхают, мы сдавали экзамены. Отмучились. Слава Ками-сама, сдали, поступили и разбежались, кто куда. Просидела до конца июня дома, ничего не делала.. в общем... Ура! Наконец! В лагерь, дождалась таки!!! *радуюсь* Вторая смена, еду с подругой (Интегра, спасибо за лето). Думали, сейчас народ наедет, старички наши приедут... Да вот и нифига не было... Приехали на место сбора: много маленьких детей, из второго и первого отряда никого... Оо Подбегает одна девочка, Аня - тоже старичок, в панике спрашивает: "Где наши?" А что я ей могу ответить? Развела руками и плечами пожала, сказав о том что МОЖЕТ БЫТЬ приедут... В общем посидели, подождали... Приехало нас, старичков, только пятеро... Тихий ужас. Приехали, разметились, познакомились с народом и т.д. Вроде отряд нормальный, активный. Было очень весело, приятные воспоминания. Спасибо ребята, с вами было весело, не скучали))) Приехала, пару дней прошло. Уже скучаю по лагерю, а надо собираться на следущюю смену. Ура! Приехали на место сбора. Народу, наших, старичков, много.... Радуемся, собрались кучкой и стоим, наших ждем. Приехали в лагерь, разместились,попали в первый отрд, вместо второго. Тое хорошо, весело.. не давали нам скучать, было чем заняться. Отличные каникулы... жаль только маловато было.. Я бы с рдостью поехала и сейчас, да не могу.. А жаль.. Мне будет не хватать ребят, кто к нам теперь на пртяжении года ночью приходить будет?))) Ну не страшно, еще следущее лето впереди, еще встретимся))
Обычно нас всегда проперает на самурай чамплу,но в мае начинется весенние обострение на них Сино и Дзин после долгой совмесной жизни... Сино испуганно поворачивается к любимому - Милый! Я давно курю, как и ты... И я боюсь.. -чего? -Говорят, курящие женщины кончают раком.... -Вставай! Сейчас проверим..-говорил Дзин, снимая брюки...
Чувствать себя ничтожеством по сравнению с другими - это... самое худшее что я могу испытывать...Я вижу все свои недостатки и мне так плохо, что хочеться плакать и биться о стену, разбивать окна и громко кричать, заглушая все что можно...кричать так, что бы барабанные перепонки лопнули и пошла кровь из носа. Я вижу себя в отражение и разбиваю зекркало, что бы скрыть свою зависть... Хочется просто закрыться в маленькой комнатке, где ничего и никого нет, только запертая дверь и окно, из которого видно только плохое этого мира...... Ты смотришь на друзей, родных и близких. Ты ревешь, не зная почему. Тебе просто плохо, ты смотришь на прикольные фотки друзей, ты гордишься что у тебя такие друзья, но тебе все равно завидно и больно. Тебе говорят что это не так,тебя успокаивают,говоря приятные тебе вещи,а тебе еще хуже от этого! Да откуда вам знать что чувствует человек, которого вы успокаиваете? Зачем вы ему врет,он это и без вас прекрасно знает,а вы только сыпете соль ему на раны! Думаете он без вас не справиться, а что вы ему такого сделали, что так думаете? Нет,конечно ему без вас будет плохо и он будет скучать,но все таки...
Вот последнюю неделю я часто слышу от людей фразу "Скоро День Св.Валентина"...И у меня сразу возникает вопрос "Ну и что?" А ведь действительно,что в этом дне такого особенного? Что? Что-то происходит или что-то в мире случается? Что? Почему такая радость и паника? Это же лишняя трата денег. Почему нельзя подарить те же розочки и шоколодки в обычный день,а не именно на 14 февраля? Ведь можно же просто все это в обычный день подарить,почему должен быть повод? Слушайте,может есть какая-нибудь история? Ну... Просто 14 февраля - день Св.Валентина... Значит что-то было,а что? Кто знает,расскажите мне пожалуйста,просто оооочень интересно! Заранее спасибо^ ___^ P.S. ответы,что люди любят друг друга и хотят сделать приятное,не прокатит! Это можно сделать и в другие дни)))